Обручение с вольностью - Леонид Юзефович

— не решит ли тот, встревожившись неудачей, немедля сообщить обо всем в губернию?

Но Иван Козьмич был спокоен. Письмо Клопова в Петербург с жалобой на то, что управляющий не блюдет интересы господ владельцев, было им перехвачено. Те­перь до более определенных времен оно покоилось в ящике того стола, на крышку которого член вотчинного правления опирался своим острым локтем. В случае же недоумений по поводу затянувшейся доставки всегда можно было сослаться на снежные заносы и плохих ло­шадей на тракте.

И Иван Козьмич согласился на отсрочку.

При этом он подумал о том, что решительно противо­положные интересы их троих сходились в одном смыс­ле— всем им выгодно было держать происшедшее в со­вершеннейшей тайне. Ширкалину это было выгодно по вполне понятным причинам, как, впрочем, и Ромашову. Клопов боялся нежелательной для Лазаревых огласки. А сам Иван Козьмич опасался обвинения в укрыватель­стве злодеев. Все это означало, что на предложение Ширкалина можно согласиться со спокойной душой.

— Но смотри! —для порядку пригрозил он Лешке. — Если что случится, с тебя первого шкуру спущу. И в рек­руты сдам. Не погляжу, что учитель...

А о бумаге заговорщиков Иван Козьмич начал уже думать с некоторым почтением, будто она была чем-то вроде ордынского ярлыка или султанского фирмана на сохранение им, купцом третьей гильдии Иваном Козь­мичом Поздеевым», должности управляющего.

XXIV

После случая в горнозаводском классе Лешка ста­рался почаще бывать с Петром накоротке. Чтобы успо­коить подозрения, могущие возникнуть у председателя

общества, он намеренно заводил опасные беседы про де­кабрьский мятеж и стихи Рылеева или пересказывал разговоры, которые будто бы имел в Перми с паном Оржеховским. Лешка боялся, что Петр, заподозрив не­ладное, перепрячет бумагу в другое место.

Петр был с ним спокоен и ровен, но сдержан, однако. А Лешке для успеха нового замысла нужно было его доверие. Все же к середине месяца Петр начал беседо­вать с ним более доверительно. Тогда, пропустив даже для верности двухнедельный срок, Лешка сказал, что согласен поставить свою подпись под манифестом и пра­вилами общества.

План его был прост: договориться о встрече, а затем с помощью начальства перехватить Петра по дороге.

Но Петр на удочку эту не попался и на предложение Лешки отвечал уклончиво.

И Лешка понял, что совершил ошибку. После недав­него совета сжечь манифест такое внезапное желание поставить под ним свою подпись кому угодно покажется подозрительным. Желание это могло лишь усилить по­дозрения Петра, если они уже имелись.

Теперь действовать нужно было безотлагательно.

Чтобы облегчить Лешке исполнение намеченного, Клопов командировал Петра на Екатерининский завод, отстоявший от Чермоза на полторы версты. У Лешки на этот раз была целая связка конторских ключей. Но ни один из них так и не подошел.

Шкаф стоял непоколебимо, как крепость.

Мишенька убеждал Лешку повременить немного, обещая добыть у бабки особую траву именем «бель». Заговоренная, она плыла в реке против течения, а бу­дучи положена в замок, отмыкала его бесшумно и ак­куратно.

Но Лешка, находясь уже в истерическом состоянии, тут же высадил плечом одну створку. Осколки посыпа­лись внутрь шкафа. Его таинственные недра обнажи­лись в тусклом свете декабрьского дня. Лешка зарылся в них по плечи, а Мишенька, напрягшись, следил за стре­мительными движениями его рук.

Второго декабря он Лешке соврал. Никаких подо­зрительных маневров Петра возле шкафа подмечено им не было. Но соврал не просто так, а с определенными це­лями. Мишеньке стыдно было перед Петром. Стыдно не столько за само предательство, сколько за тот нелепейший ночной страх, когда он решил, что Петр собирается его убить. И ложью своей Мишенька, не решаясь ничего рассказать председателю общества, все же хотел помочь ему. Поэтому он и пустил погоню по ложному следу. С другой же стороны, Мишенька надеялся, что если бумага все же найдется — а в классе ее негде было боль­ше прятать кроме как в шкафу, — то это будет постав­лено ему в заслугу.

Но бумага так и не нашлась.

— Сбрехал, поди? —Лешка грозно взглянул на Ми­шеньку.

— Ей-бо, — обиженно сказал тот и перекрестился.— Ей-богу, видел!

Махнув рукой, Лешка оставил его наводить порядок в злополучном шкафу, чтобы казалось, будто стекло высадили случайно, а сам помчался в контору.

— Ну, гляди, — сказал Иван Козьмич. — До рождест­ва тебе последний срок! Старайся... А то плохо ста­раешься!

— До Нового года, — попросил Лешка.

Управляющий не удостоил его ответом.

— До Нового года бумага будет у вас, — сказал Лешка, делая нажим на последнем слове.

Тем самым он намекал, что намерен передать ее не Клопову, а именно самому Ивану Козьмичу.

Тот, однако, сделал вид, что намека Ширкалина не понял.

А Лешка ощутил вдруг, что веселый праздник рож­дества может стать последним днем его прежней жизни. Та неизвестность, которая вынудила его постучать ночью в окно Клопову, вновь надвигалась на него, делаясь все более грозной. Возможность ареста и следствия ясно обозначилась впереди, и стук счетных костяшек в сосед­ней комнате оборотился сухим треском полковых бара­банов.

Но, пожалуй, не меньше рекрутчины и Сибири стра­шила перспектива отстранения от учительской долж­ности, возвращения туда, откуда вышел.

Однако в нем уже прорастало семечко нового замыс­ла. Это семечко обильно питали его новые надежды и тревоги, ночные кошмары, вечерние тихие мечты — вся его жизнь.

— Можно, — выслушав Лешку, сказал Иван Козь­мич.— А насчет шкафа не тревожься, я устрою.

XXV

Когда Петр вернулся с Екатерининского завода, уже стемнело. Завернув домой проведать отца, он дошел до училища и поднялся в горнозаводской класс. Еще не за­жигая огня, понял: что-то произошло. Одна створка шка­фа мутно поблескивала, ловя пламя трубостава вдали, а другая зияла неровным провалом, уходившим, каза­лось, за стены училища, в ночь и темноту.

Он подошел ближе, и под ногой хрустнуло стекло.

Засветив лампу, Петр открыл шкаф, внимательно осмотрел полки. Похоже было, что в шкафу что-то искали, а затем как можно искуснее постарались это скрыть. Хо­тя все вещи лежали на прежних местах, в общем их рас­положении видны были почти неуловимые перемены.

Вновь припомнились странный разговор о театре, не­ловко заведенный Лешкой, растерянная физиономия Ми­шеньки, запертая дверь. Не манифест ли они искали тог­да? Вполне возможно. Значит, и сегодня здесь были они. Стекло явно высадили не случайно.

Нет, он и предположить не мог, что Лешка собира­ется представить манифест начальству. Подобная чудо­вищная мысль ему просто в голову не приходила. Един­ственное, в чем, казалось, можно было заподозрить Леш­ку, так это в стремлении сжечь манифест, уничтожить улики. Подозрение возникло еще тогда, а теперь Петр окончательно в нем