Обручение с вольностью - Леонид Юзефович

— Давай отсюда! — сказали за дверью.

Ширкалин обиделся, но смолчал. Он понимал осто­рожность старшего Поносова. Тоже, поди, хлебнул го­ря за брата своего. Сколько лет под надзором был.

— Ты не бойся, Никола, — Ширкалин постарался придать убедительность своему голосу. — Если я говорю можно, значит, можно...

За дверью послышались удаляющиеся шаги.

Тогда Ширкалин с силой ударил кулаком в свежие доски:

— Открывай, шкура, боевому офицеру! Ты думаешь, я в Оханске служил, коз гонял, капусту караулил? Да

я же за тебя, за всех пострадал! За Россию! И брат твой тоже... А ты за брата своего выпить боишься. У, шкура!

Обессилев, он ухватился за столб крыльца и присел на ступеньку. Вынул бутыль, глотнул несколько раз. Потом бросил ее в снег, за поленницу.

Вся зима была холодная, малоснежная. А 13 марта повалил вдруг густой снег. Снежинки были крупные, но непрочные какие-то, весенние. Едва Ширкалин повер­нулся спиной к дому, как они мгновенно облепили ли­цо, тая на лбу и на щеках.

Из Сибири, от дряхлых частоколов русских крепостиц, от вечного частокола тайги весь день шли к Каме тучи. Собирались над заводом. Густели. И только к вечеру повалил из них снег. Вначале каждая снежинка, подгоняемая ветром, долго летела над землей и, уже коснувшись ее, скользила по улицам, по ледяной корке пруда. Но потом ветер стих, и снежные хлопья стали падать совсем отвесно.

И казалось в наступившей вдруг тишине, что это не снег идет, а сам Чермоз медленно поднимается вверх, восходит в стылое мартовское небо. Так мучительно ощутимо было это чувство полета, почти физического раскачивания в прерывистых снежных струях, что Шир- калин, пошатнувшись, крепче ухватился за столб крыльца.

Столб был тонкий, как канат над гондолой воздуш­ного шара.

Отставной поручик Алексей Ширкалин летел на­встречу своей юности и плакал.