Бракованный - Анна Жнец

а румянец стал еще гуще. Перед ним разомкнулась моя розовая женственность.

— Вель… — прохрипел он, зачарованно глядя туда, где заканчивались чулки.

Матрас прогнулся. Приспустив штаны, Альвин лег на меня. Было безумно приятно ощутить на себе его тяжесть. Любимый помог себе рукой и толкнулся внутрь. Наши тела соединились медленно, туго. Я почувствовала себя растянутой и заполненной до предела.

Дыхание Альвина, горячее, рваное, оседало на моих губах. Он двигался между моих ног, размашисто качая бедрами. Его пальцы зарывались мне в волосы. Он осыпал поцелуями мое лицо — нос, скулы, закрытые веки. И вбивался в меня, таранил мое тело, насаживал на свой член.

Платье, расстегнутое на груди и задранное до пояса, стало ловушкой. Я задыхалась в этих тряпках, будто в тисках. Мне не хватало воздуха, я вся вспотела и беспомощно цеплялась за плечи Альвина. Кровать под нами поскрипывала, но не настолько громко, чтобы этот звук был слышен в соседней комнате, тем более невидимый музыкант вернулся за инструмент, и тихая, нестройная мелодия снова просочилась сквозь стену.

Волосы Альвина упали мне на лицо. Он шумно и протяжно вздохнул.

— Вель, я…

Любимый опустил руку между нашими телами и быстро задвигал пальцами у меня внизу, нащупав какую-то особую точку. И все изменилось. Наша близость, мои ощущения окрасились в совершенно другие оттенки.

До этого момента я наслаждалась теплом Альвина, его страстью и нежностью, тяжестью его тела на мне, мигом нашего единения, самим фактом происходящего, а теперь меня захлестнула волна дикого плотского удовольствия. Это было что-то животное. Чувства уступили место голой, неприкрытой телесности.

Я замкнулась на своих ощущениях, на сладких спазмах внутри, на жаре и пульсации в месте, где пальцы Альвина танцевали, теребили, терли, пощипывали. Я выгибалась под своим любовником и комкала в руках простыню, позабыв о том, что надо вести себя тихо. Ладонь Альвина зажала мне рот.

Мир исчез. Исчезли звуки и запахи. Задница напряглась, следом окаменели бедра и свело пальцы на ногах. По голове, по плечам, по груди, по разведенным ногам бежали мурашки, и волнами накатывало тепло. Я дергалась и стонала Альвину в ладонь.

Это было что-то волшебное. То, что невозможно осмыслить, но ужасно хочется повторить.

Едва я обмякла, Альвин вышел из меня и лег рядом на постель. С легким удивлением я наблюдала, как он отворачивается и начинает суетливо двигать рукой. На его напряженной спине перекатывались мышцы. В воздухе над бедром мелькал острый локоть. Сквозь звуки рояля я слышала приглушенные стоны.

— Почему ты… не в меня? — спросила я, когда Альвин, красный, потный, растрепанный, откинулся на подушку. Его гладкая мускулистая грудь тяжело вздымалась. Он дышал ртом и осоловело смотрел в потолок. Тонкая прядка волос протянулась от виска и прилипла к уголку его губ. Рука сама собой дернулась, чтобы заправить ее за ухо, и невольно задержалась на выпуклой полосе шрама.

— Что? — переспросил Альвин, и я заметила, как он вытирает ладонь о простыню.

— Почему ты на постель, а не в меня?

Альвин заморгал. Он казался немного пришибленным, как если бы получил по голове пыльным мешком, но, когда наши взгляды встретились, его растерянность сменилась чем-то иным. Выражением затаенной боли. Любимый смотрел на меня, будто прощаясь. Словно эта близость была не началом чего-то прекрасного, а яркой финальной точкой с привкусом горечи.

Глава 6

Когда Гарберхолл утонул в сонной тишине, Альвин вывел меня тайным ходом во двор. Я клюнула любимого в нос и поспешила домой, уже предвкушая гневную отповедь тетушки и родителей. Сбежала прямо с отбора и где-то пропадала до самой ночи — ай-яй-яй, скандала не миновать.

Всю дорогу из головы не выходили последние слова Альвина.

«Ты достойна лучшего мужа, чем я», — сказал он и посмотрел так, что стало не по себе. Я сперва опешила, затем попыталась возразить, но любимый быстро отвлек меня другой темой. А теперь эта его странная фраза всплыла в памяти, засела занозой в мыслях и не давала покоя. И его взгляд…

Под ложечкой засосало от дурного предчувствия.

Мне повезло. Когда я вернулась домой, ни в одном окне не горел свет и никто не ждал меня на пороге с розгами. Похоже, родители решили, что я взрослая девочка, и ослабили вожжи контроля. Я и правда давно не малышка. Совершеннолетняя. Мне даже предложили работу в академии Марвина с полным пансионом и хорошим жалованием. Отказалась я только из-за того, что в родном графстве меня ждал жених.

В дом я проникла через заднюю дверь и тихо, не зажигая ламп, а довольствуясь лишь скупым светом луны из окна, принялась подниматься по лестнице. Три года меня здесь не было, а я все еще помнила, какие ступеньки скрипят, и ловко перешагивала этих старых предательниц. У матери чуткий сон. Ее разбудить может даже мышиный писк.

На площадке второго этажа я замерла. Под дверью родительской спальни мерцала желтая полоса света. Окна их покоев выходили во двор, поэтому дом показался мне темным и спящим, и я ошибочно решила, что мать с отцом уже легли. Надеюсь, они не меня караулят?

На цыпочках я двинулась по длинному коридору к своей комнате. Напряженная, я старалась не издавать ни звука, даже не дышала. Все разборки, нотации, упреки и лекции о хорошем поведении лучше отложить до утра. Спорить с близкими на ночь глядя мне совсем не улыбалось.

— Я же говорил, твой план не сработает, — раздался из-за двери сердитый голос отца, когда тихо, как мышка, я кралась мимо родительской спальни. — Она все равно убежала к этому эльфу.

Они обсуждали нас с Альвином!

Я хотела идти дальше, но некая сила — возможно, интуиция — удержала меня на месте. Ноги словно приросли к полу.

Отец за дверью продолжал грохотать:

— Зачем ты вообще устроила это покушение?! Хотя бы моего совета спросила!

Покушение?

Жуткая догадка ядом впрыснулась в мою кровь, охватила разум болезненным, нарастающим зудом.

Перед глазами возник кривой выпуклый рубец на щеке Альвина, а в ушах раздался голос Бевин, едва различимый из-за стрекота кареты: «Его похитили прямо с улицы. А потом вернули. Голого, избитого бросили посреди площади на потеху ротозеям. Ни одна приличная лея не возьмет такого в мужья».

Нет, не может быть! Я неправильно поняла. Отец имел в виду что-то другое. Мои родители не способны на такую подлость!

Но тут, оцепеневшая посреди коридора, я услышала свою мать.

— Не