Объятая тьмой - Тилли Коул

затем он остановился. Его голова резко поднялась. Я напряглась. Я знала, что он, должно быть, увидел. Я отступила назад, внезапно охваченная смущением. Но Таннер не позволил мне пошевелиться. Он крепко держал мою ногу. Его лицо было суровым, а в глазах было напряжение.

Я высоко подняла голову. Таннер уставился на меня, ливень смыл кровь, открыв его лицо, то самое, которое, я была уверена, теперь запечатлелось в моем мозгу. Я не могла прочесть, что происходило у него в голове, но он снова притянул меня ближе и деликатно, почти благоговейно, начал мыть между моих ног. Мой живот перевернулся, но я оттолкнула это чувство. Я не позволила бы себе слишком увлечься этим мужчиной. Мне нужно было остановить любые эмоции, которые могли бы укорениться в этом моменте.

Таннер встал и посмотрел на меня сверху вниз. Я не хотел, чтобы он что-либо говорил. Я не хотел обсуждать то, что, как я знал, было у него на уме, поэтому сказал: «Моя очередь», — предательски хрупким голосом. Взяв мыло из его руки, я перенес его на его грудь и начал стирать кровь. Так близко я мог подробно рассмотреть каждую татуировку. Так много татуировок ненависти и предрассудков тонули в его коже. Я не мог себе представить, что таит в себе такую глубокую ненависть. Она должна поглотить его душу. Вырвать радость из его жизни и затемнить любой свет или счастье, которые пытаются пробиться наружу . Я провел мылом по его груди, прессу и животу и увидел их. Почувствовал их. Шрамы. У Таннера были шрамы повсюду, маршруты приподнятой кожи, как дорожные карты под татуировками, которые скрывали их от глаз. Я не показывал, что знаю о них. Вместо этого я продолжал чистить его тело. И чем больше я чистил, тем больше шрамов я обнаруживал. Большинство из них были на спине и груди. В местах, где большинство людей их не увидели бы. Мне не нужно было гадать, кто дал их ему. После того, что я видел в коридоре вчера вечером, я знал, что это, должно быть, его отец. Я знал в своем сердце, что это был он. Таннер стоял там, взрослый мужчина, и позволял отцу бить себя. Это должно было произойти из-за того, что его годами приучали к этому. Годы и годы побоев и оскорблений.

Волна сочувствия, обрушившаяся на меня в тот момент, выпотрошила меня. Невидимые руки схватили мое сердце и сжали его, словно тиски, железной хваткой. Я украдкой взглянул на его лицо, на каменное выражение, на сосредоточенные глаза, когда он наблюдал, как я его мою, — мое сочувствие к нему только усилилось. Таннер Айерс был властным, устрашающим и, честно говоря, ужасающим как внешне, так и по характеру. Он был сделан таким — воплощением ненавистного человека. Фанатичным. Расистом, способным на злые дела. Тщательно вылепленным его отцом и его людьми в идеальную нацистскую машину для убийств.

Но прямо сейчас, в этот момент, с открытием скрытых шрамов и той нежности, которую он проявил ко мне, я позволила себе задуматься — хотя бы на мгновение — был ли внутри него кто-то еще. Обещание того человека, которым он мог бы стать, если бы не обусловленность Ку-клукс-кланом. Если бы был человек, который мог любить, смеяться и чувствовать... если бы был человек, который мог бы поделиться своей улыбкой с миром.

«Вот», — сказала я, кладя мыло обратно на полку, вырываясь из кроличьей норы, в которую я упала. «Все чисто». Таннер потянулся ко мне и выключил душ. Он обернул меня полотенцем, и мне пришлось закрыть глаза, чтобы избавиться от бабочек, которые начали расправлять крылья в моем животе.

Таннер отпустил меня и обернулся полотенцем. Мы молча стояли, все еще не зная, что делать. Последствия того, что только что произошло, были неловкими, приторными. Не в силах выдержать напряжение, я сказал: «Идем». Я протянул руку, ожидая, что сделает Таннер. Я мог видеть, как день, войну на его лице, когда он уставился на простое предложение моего прикосновения, как будто это было открытое пламя. Я собирался опустить его, обожженный, когда с долгим вздохом он протянул руку и вложил свою большую мозолистую руку в мою. Первое прикосновение было таким теплым, еще теплее, когда его пальцы переплелись с моими, и он крепко сжал их.

Я подвела Таннера к креслу перед мониторами. Его внимание немедленно переключилось на экраны, когда он опустился. Неохотно отпустив его руку, я занялась сбором аптечки первой помощи, которую он ранее вывалил на стол и пол. Моя кожа снова вспыхнула от воспоминаний о том, как он прижал меня к стене и поцеловал... а затем взял...

Таннер даже не вздрогнул, когда я прижал к его ране ватный шарик, пропитанный перекисью водорода. Но он отвернулся от мониторов, чтобы посмотреть на меня. Мне не нравилась тишина, или тяжесть его взгляда, и то, как он влиял на ритм моего сердца. Мне не нравилось угадывать, о чем он думает. Поэтому я заговорил, чтобы заполнить неловкость. «Я делал это для своего отца, когда был моложе». Я улыбнулся воспоминаниям, перекладывая бинты и марлю на стол рядом с нами. «Когда он еще брал все в свои руки». Я пожал плечами. «До того, как он постарел и решил, что его наемные, но верные люди должны делать за него его грязные дела». Я вытер чистую кожу вокруг ран. «Похоже, пуля прошла навылет».

«Сколько тебе лет?» — спросил он.

«Двадцать. Только что исполнилось». Таннер кивнул. Мне было интересно, не считает ли он меня слишком молодым. Я этого не чувствовал. «Эта жизнь...» — сказал я. «Она делает тебя старше своих лет». Меня беспокоило, что я пытаюсь объясниться с Таннером. Но потом он понял. Только те, кто прошел по опасной дороге, которую уготовила эта подземная жизнь, могли понять.

Повторив тот же процесс с выходным отверстием, я кивнул на экраны. «Кажется, вы со всем этим знакомы».

Лицо Таннера было каменным, но через несколько напряженных секунд он сказал: «Я был в армии. Связь». Я поднял голову и увидел, что он уже наблюдает за мной. Все начало обретать смысл. Дело в том, как он был таким скрытным в лесу. И как он знал, как задержать этого человека и убить его так эффективно. «Когда ты вышел?»

«Некоторое время назад».

Я кивнул и перевязал руку Таннера, как мог. «Это должно помочь. Мой отец попросит своих врачей заняться тобой завтра, когда нас заберут».

Я