Страшные русские сказки - Русские сказки

невесту. Так и было. Созвал князь всех в гости; стали собираться и мачеха с дочерьми, а Машу не хочет брать; сколько та ни просилась – нет да нет! Вот уехала мачеха с дочерьми на княжий праздник, а падчерице оставила целую меру ячменя, муки и сажи: всё вместе перемешано, – и приказала до её приезда разобрать всё по зёрнышку, по крупинке.

‎Маша вышла на крыльцо и горько заплакала; прилетели два голубка, разобрали ей ячмень, и муку, и сажу, потом сели ей на плеча – и вдруг очутилось на девушке прекрасное новое платье.

– Ступай, – говорят голубки́, – на праздник, только не оставайся там долее полу́ночи.

Только взошла Маша во дворец, так все на неё и загляделись; самому князю она больше всех понравилась, а мачеха и сестры её совсем не узнали. Погуляла, повеселилась с другими девушками; видит, что скоро и полночь; вспомнила, что́ ей голубки́ наказывали, и убежала поскорей домой. Князь за нею; хотел было допытаться, кто она такова, а её и след простыл!

‎На другой день опять у князя праздник; мачехины дочери о нарядах хлопочут да на Машу то и дело кричат да ругаются:

– Эй, девка Чернушка! Переодень нас, платье вычисти, обед приготовь!

Маша всё сделала, вечером повеселилась на празднике и ушла домой до полуночи; князь за нею – нет, не догнал. На третий день у него опять пир горою; вечером голубки́ обули-одели Машу лучше прежнего. Пошла она во дворец, загулялась, завеселилась и забыла про время – вдруг ударила полночь; Маша бросилась скорей домой бежать, а князь загодя приказал всю лестницу улить смолою и дёгтем. Один башмачок её прилип к смоле и остался на лестнице; князь взял его и на другой же день велел разыскать, кому башмачок впору.

‎Весь город обошли – никому башмачок по ноге не приходится; наконец пришли к мачехе. Взяла она башмачок и стала примерять старшей дочери – нет, не лезет, велика нога!

– Отрежь большой палец! – говорит мать дочери. – Как будешь княгинею – не надо и пешком ходить!

Дочь отрезала палец и надела башмачок; княжие посланные хотят во дворец её везти, а голубки́ прилетели и стали ворковать: «Кровь на ноге! Кровь на ноге!» Посланные глянули – у девицы из башмачка кровь течёт.

– Нет, – говорят, – не годится!

Мачеха пошла примеривать башмачок середней дочери, и с этой то же самое было.

‎Посланные увидали Машу, приказали ей примерить; она надела башмачок – и в ту же минуту очутилось на ней прекрасное блестящее платье. Мачехины дочери только ахнули! Вот привезли Машу в княжие терема, и на другой день была свадьба. Когда пошла она с князем к венцу, то прилетели два голубка и сели к ней один на одно плечо, другой на другое; а как воротились из церкви, голубки́ вспорхнули, кинулись на мачехиных дочерей и выклевали у них по глазу. Свадьба была весёлая, и я там был, мёд-пиво пил, по усам текло, в рот не попало.

Медведко, Усыня, Горыня и Дубыня-богатыри

В некотором царстве, в некотором государстве жил-был старик со старухою; детей у них не было. Говорит раз старик:

– Старуха, поди купи репку – за обедом съедим.

Старуха пошла, купила две репки; одну кое-как изгрызли, а другую в печь положили, чтобы распарилась. Погодя немного слышат – что-то в печи кричит:

– Бабушка, откутай; тут жарко!

Старуха открыла заслонку, а в печи лежит живая девочка.

– Что там такое? – спрашивает старик.

– Ах, старик! Господь дал нам девочку.

И старик и старуха крепко обрадовались и назвали эту девочку Репкою.

‎Вот Репка росла, росла и выросла большая. В одно время приходят деревенские девки и просят:

– Бабушка, отпусти с нами Репку в лес за ягодами.

– Не пущу, к…ны дети! Вы её в лесу покинете.

– Нет, бабушка, ни за́ что не кинем.

Старуха отпустила Репку. Собрались девки, пошли за ягодами и зашли в такой дремучий лес, что зги не видать. Глядь – стоит в лесу избушка, вошли в избушку, а там на столбе медведь сидит.

– Здравствуйте, красные девицы! – сказал медведь. – Я вас давно жду.

Посадил их за стол, наклал им каши и говорит:

– Кушайте, хорошие-пригожие! Которая есть не будет, тоё замуж возьму.

Все девки кашу едят, одна Репка не ест. Медведь отпустил девок домой, а Репку у себя оставил; притащил сани, прицепил к потолку, лёг в эти сани и заставил себя качать. Репка стала качать, стала приговаривать:

– Бай-бай, старый хрен!

– Не так! – говорит медведь. – Сказывай: бай-бай, милый друг!

Нечего делать, стала качать да приговаривать:

– Бай-бай, милый друг!

‎Вот так-то прожил медведь с нею близко года; Репка забрюхатела и думает: как бы выискать случай да уйти домой. Раз медведь пошёл на добычу, а её в избушке оставил и заклал дверь дубовыми пнями. Репка давай выдираться, силилась-силилась, кое-как выдралась и убежала домой. Старик со старухой обрадовались, что она нашлась: живут они месяц, другой и третий; а на четвёртый Репка родила сына – половина человечья, половина медвежья; окрестили его и дали имя Ивашко-Медведко. Зачал Ивашко расти не по годам, а по часам; что час, то на вершок выше подается, словно кто его в гору[26] тащит. Стукнуло ему пятнадцать лет, стал он ходить с ребятами на игры и шутить шутки нехорошие: кого ухватит за руку – рука прочь, кого за голову – голова прочь.

‎Пришли мужики жаловаться, говорят старику:

– Как хочешь, земляк, а чтобы сына твоего здесь не было! Нам для его удали не погубить своих деток!

Старик запечалился-закручинился.

– Что ты, дедушка, так невесел? – спрашивает Ивашко-Медведко. – Али кто тебя обездолил?

Старик трудно вздохнул:

– Ах, внучек! Один ты у меня был кормилец, и то велят тебя из села выслать.

– Ну что ж, дедушка! Это ещё не беда; а вот беда, что нет у меня обороны. Поди-ка, сделай мне железную дубинку в двадцать пять пуд.

Старик пошёл и сделал ему двадцатипятипудовую дубинку. Ивашко простился с дедом, с бабою, взял свою дубинку и пошёл куда глаза глядят.

‎Идёт путем-дорогою, пришёл к реке шириной в три версты; на берегу стоит человек, спёр реку ртом, рыбу ловит усо́м, на языке варит да кушает.

– Здравствуй, Усыня-богатырь!

– Здравствуй, Ивашко-Медведко! Куда идёшь?

– Сам не ведаю: иду куда глаза глядят.

– Возьми и меня с собой.

– Пойдём, брат! Я товарищу рад.

Пошли двое и увидали богатыря – захватил тот богатырь целую гору, понёс в лог и верстает[27] дорогу. Ивашко удивился:

– Вот