Нелюбимые - Дмитрий Болдин

и она поворачивается ко мне. Ее взгляд пробегает по моему лицу и спускается к шее, она сглатывает слюну и пронзительно смотрит то ли на меня, то ли сквозь. На губах ее появляется легкая улыбка, но через секунду исчезает. Алиса расстегивает лифчик — он падает на пол, — берет мою руку и проводит ею по своей груди, и я чувствую, как ее соски начинают твердеть. Она подставляет мою ладонь к своим губам и медленно сплевывает на нее, возвращая руку на грудь и растирая по ней слюну. На ее лице снова появляется улыбка, она снимает трусики, опускает вниз мою руку и начинает ею ласкать себя, периодически поднимая мою ладонь к своему рту, чтобы облизать пальцы и вернуть их в себя. В ­какой-то момент Алиса в очередной раз поднимает мою руку и вгрызается в мышцу между большим и указательным пальцами. Мне больно, но я сдерживаюсь. Она снимает с меня майку, а затем расстегивает ремень на джинсах. Когда я остаюсь только в трусах, она становится на колени и, не поднимая на меня глаз, просит сделать шаг вперед.

Я делаю шаг, и неоновый свет бьет прямо мне в лицо. Мне хочется разбежаться и телом выбить окно, но я продолжаю стоять на месте. На стуле загорается экран телефона, на котором я вижу сообщение: «Дома». Я зажмуриваю глаза, и в ­какой-то момент мне начинается казаться, что по щеке катится слеза.

***

Оливковая Audi сворачивает на дублер и медленно останавливается, включая аварийные огни. Я добегаю до нее, прикрыв голову от дождя последним номером W, и в салоне машины бросаю его под ноги. Аня проводит по моим волосам рукой.

— Все равно вымок. — Она улыбается и жмет на газ. Из магнитолы играет Sade. Аня подпевает первые строчки песни No Ordinary Love и выезжает на Садовое кольцо, по которому тянется вереница ползущих машин.

— Ну и циклон, блин, никогда такого не видела.

— Да уж, — соглашаюсь я. — При этом штормового предупреждения никакого не было.

— Город встанет сегодня. Хотя уже еле все движется. Тебе не холодно? Включить, может, сиденье?

— Нет, все хорошо, спасибо. — Я гляжу, как по лобовому стеклу дворники в разные стороны разбрасывают потоки воды.

— Что делал? — Аня открывает подлокотник и ­что-то в нем ищет, не отвлекаясь от дороги.

— Да ­как-то в суматохе весь день, сначала на работе… Что тебе достать?

— Посмотри там детский «орбит», пожалуйста.

Я заглядываю в открытый подлокотник, в котором лежат документы, флакон парфюма, ­какие-то карточки и розовая упаковка жвачки. Достаю ее, разворачиваю одну небольшую пластинку, и Аня наклоняется в мою сторону, чуть открывая рот. Я кладу жвачку на ее губы, и она, прикусывая мой палец, забирает ее, перестраивая машину в левый ряд.

— А вчера? — интересуется Аня.

— Вчера? — переспрашиваю, пытаясь вспомнить, что делал, но в голове всплывает только Алиса, на лицо которой падает свет и которая расстегивает ремень на моих джинсах.

— Ага, вчера. — Аня смотрит в зеркало заднего вида: в его отражении мерцает синяя мигалка, но звука сирены не слышно.

— Был с другом в отеле «Пекин». Он там делает вечеринку одну.

— Что за вечеринка? — Аня еще раз перестраивается левее и аварийкой благодарит пропустившую машину.

— «Черная ночь».

— Интересное название, — замечает Аня. Sade прерывается новостями, и мужской дикторский голос говорит, что в Москве три часа дня, а затем рассказывает, что город накрыл дождь, который, по сообщениям синоптиков, закончится только к вечеру, но ночью пойдет вновь. Голос сообщает, что это тот самый циклон, который пришел из Европы, и что кульминации своей он еще не достиг.

— Ну и ну, — тихо говорит Аня, — дома буду только ночью, кажется.

— У меня ощущение, что уже ночь. — Я смотрю, как за окном резко стемнело и люди прячутся под козырьками магазинов и навесами автобусных остановок.

Голос диктора озвучивает другие новости, и Аня, не вслушиваясь, рассказывает утреннюю историю. Она видела рядом с редакцией человека в черном плаще и с белым лицом. Он остановился у арки, ведущей к ее издательскому дому, а все люди, стоящие на крыльце, даже не заметили его, продолжая общаться на свои темы. Голос ведущего заканчивает обзор новостей, желает всем хорошего и продуктивного дня и напоминает, чтобы никто не забыл сегодня взять из дома зонт. Новости сменяет Майли Сайрус, и я переключаю радиоволну.

— А куда мы едем? — спрашиваю я.

— Искать укрытие, — говорит Аня и поворачивается ко мне. — Хорошая песня, кстати.

— Какая?

— Которую ты переключил.

— Вернуть?

— Не надо. — Аня жмет на газ и быстро вклинивается в соседнюю полосу.

Машина въезжает на паркинг «Неглинной плазы» и по спирали медленно спускается под землю, мы проезжаем несколько парковочных секций, Аня паркуется на свободном месте и отстегивает ремень безопасности. Одной рукой она поправляет волосы, второй заворачивает жвачку в салфетку и бросает ее в карман на дверце.

— Приехали, — тихо говорит она.

Я смотрю по сторонам и в зеркало заднего вида. Когда никого не замечаю, отстегиваю ремень и начинаю целовать шею Ани. Я чувствую, как она быстро покрывается мурашками, берет меня за затылок и пальцами медленно начинает гладить по волосам. Я целую ее подбородок, а затем провожу языком по верхней губе, ощущая вкус детского «орбита», а потом чувствую ее влажный язык и возбуждаюсь. Аня левой рукой нащупывает ручку двери и тянет ее на себя. Раздается щелчок, и она резко выходит из машины.

Аня захлопывает водительскую дверь, открывает заднюю и возвращается в салон. Я поворачиваюсь к ней, а она, улыбаясь, поправляет волосы, закидывает ноги на подлокотник и чуть покачивает носами туфель. Я целую ее правую ногу — начинаю с пятки и дохожу до лодыжки. Аня спускается чуть ниже на сиденье, вздыхает, потом кладет обе руки между ног и сжимает их. Я выхожу из машины и сажусь на заднее сиденье рядом с ней. Беру ее ноги и тяну их на себя. Снимаю с нее туфли и ложусь сверху. Она сжимает мое тело ногами, а я снова целую ее шею и начинаю расстегивать рубашку. С каждой пуговицей я спускаюсь все ниже и, когда Аня сама вытаскивает рубашку из джинсов, я расстегиваю последнюю пуговицу. Через тонкий лифчик я покусываю ее соски, потом двумя пальцами стягиваю одну из чашечек и долго целую грудь, чувствуя, как Анина спина выгибается, а сама она прикусывает указательный палец и чуть постанывает. То же самое я проделываю с другой грудью, и Аня начинает двигать тазом по моему паху. Я спускаюсь ниже, целую ее ребра и пупок, а после расстегиваю ее джинсы и языком провожу по краю трусиков. Она приспускает джинсы, я становлюсь коленями на пол и помещаю лицо между ее ног. Отодвигаю пальцами трусики и начинаю водить языком. Аня двигает тазом все быстрее, а правой пяткой судорожно бьет по кожаному креслу машины. Я расстегиваю свои джинсы и вхожу в нее. Она обнимает правой рукой мою шею и прижимает к своим губам. Наши тела начинают двигаться все быстрее, а Аня покусывает мою нижнюю губу и громко стонет. Когда мы кончаем, я чувствую, как наши тела становятся легче.

К­акое-то время мы просто молча лежим и слушаем музыку, от чего я чувствую себя очень счастливым и хочу просто уснуть в таком положении. Когда Аня пытается нащупать ­что-то в кармане на задней двери, я разглядываю ее ключицы. Она достает пачку влажных салфеток и открывает упаковку за моей спиной. Я чуть приподнимаюсь, и мы оба смотрим друг другу в глаза, а затем она начинает смеяться и говорит, что приехала сюда сдать вещи в химчистку.

***

В «Кофемании» на Неглинной полно людей, и приходится сесть за стойку рядом с человеком, который постоянно отходит с ­кем-то поговорить по телефону, а когда возвращается, то продолжает ­что-то бубнить под нос. Складывается впечатление, что у человека проблемы с головой и по телефону он ни с кем не говорил. Я всячески не хочу привлекать его