Прекрасное изгнание - Коулc Кэтрин

нередко пытались вмешаться и разрушить наши сделки. У меня была репутация человека, который находит перспективные бизнесы. Но с этой сделкой мы были осторожны. Знали только четыре или пять человек.

— Этого я тоже пока не знаю. Разбираюсь.

— Пошли мне сообщение, как только узнаешь, — отрезал я.

— Не рычи на меня, Линк, — рявкнула в ответ Нина. — Я эту сделку хотела не меньше твоего.

— Прости, — буркнул я.

— Вот так уже лучше.

— Лучше положу трубку, пока ты меня не наказала.

Нина рассмеялась:

— Иди поплавай. Приведи мысли в порядок.

Она знала меня слишком хорошо.

— Так и сделаю. Созвонимся позже.

Я сбросил вызов, пока она не успела сказать что-то еще. Если бы она вдруг сжалилась надо мной, мне стало бы только хуже.

Стоило звонку завершиться, как на экране всплыло новое сообщение.

Филип Пирс: Всегда мечтал съездить в Миннесоту. Ровно на столько, чтобы продать их на запчасти.

Под сообщением была фотография подписанного контракта между ним и Ice Edge. У меня внутри все скрутило. Шон даже не понял, что натворил. Отец, скорее всего, пообещал ему весь мир, но на деле его компания скоро перестанет существовать. И ради чего? Чтобы ударить по мне? Чтобы доказать, что он все еще главный хищник в цепи?

На экране тут же появилось еще одно сообщение. Оно дало мне все ответы, которых я никогда не хотел знать.

Филип Пирс: И это не последнее, если ты не приедешь домой на свадьбу. Я не позволю тебе еще больше позорить нашу семью.

7

Арден

Я обхватила ладонями кружку и уставилась на горы. Сделав глубокий вдох, вдыхая аромат кофе с примесью хвои, я наблюдала за своими девочками, пасущимися на лугу. Брут растянулся на патио — его любимое место, особенно когда солнце хорошенько прогреет камни.

Это было красиво — мой маленький уголок в мире. Но иногда он казался прекрасным изгнанием — единственным местом на земле, где я действительно чувствовала себя в безопасности. Только вот безопасность тоже может быть клеткой.

Но не сегодня.

Через несколько минут я возьму сумку и поеду в зал Кая. Я выберу выйти за пределы этих невидимых стен. Потому что это был выбор. Выбор, который требовал от меня заглушить страх, взращенный десятилетием предупреждений: быть осторожной, настороженной, не позволять никому узнать меня по-настоящему.

Такая бесконечная мантра имеет цену. И цена — это эхо страха, все еще живущее в моей голове. А еще это значит, что я совсем не умею быть в обществе.

Брут поднял голову, его серая шерсть блеснула в солнечном свете. Через секунду я услышала звук подъезжающей машины. Мои мышцы напряглись — как всегда. Незаметное движение, смесь готовности и неохоты нарушать свое уединение.

Брут встал как раз в тот момент, когда захлопнулась дверь. Он встал между мной и тропинкой, по которой сейчас кто-то должен был обогнуть дом. Его мускулы дрожали — он ощущал то же, что и я.

Но как только фигура появилась в поле зрения, он радостно залаял, всем телом выражая восторг.

— Freigeben (можно), — сказала я, давая команду на расслабление.

Он рванул к женщине с растрепанными седыми волосами — точно такими же, как она сама. На ней был спортивный костюм с укороченными, расклешенными леггинсами в розово-фиолетово-голубую тай-дай расцветку. Футболка, завязанная узлом на боку, гласила: Я знаю свой КБД (каннабидиол), а в центре красовался огромный сверкающий лист конопли.

— Мой красавец, моя прелесть, — пропела она, наклоняясь, чтобы выдать Бруту всю свою ласку.

Я невольно улыбнулась. Боже, как я ее любила. Лолли была первой из семьи Колсонов, кто по-настоящему до меня дотянулся, когда я приехала в Орегон. Она переехала к дочери, Норе, после того, как та потеряла мужа и сына в автокатастрофе и осталась одна с двумя родными детьми, усыновленным сыном и приемными.

Но Нора ни на секунду не подумала отказаться от приемных детей. Она была одной из самых сильных женщин, которых я знала. И ее сила явно шла от матери.

Лолли взглянула на меня, не переставая чесать Брутуса, браслеты на ее руках весело звенели:

— Ну как ты, мой Маленький Гремлин? Удивлена, что ты вообще бодрствуешь.

Я усмехнулась:

— Уже после двух.

Лолли выпрямилась, подошла ко мне и чмокнула в щеку:

— Но моя девочка, как летучая мышь. Предпочитает охотиться ночью.

Я фыркнула:

— Я ж не охочусь.

— Ну ладно, ладно. Моя девочка творит по ночам.

Это правда. Лучшее вдохновение приходило либо поздно вечером, либо рано утром. А раз уж сном я и так не особо баловалась — почему бы не заняться работой?

— Как дела с новой работой? — спросила Лолли.

Ее вопросы о творчестве меня не раздражали, потому что от нее это никогда не чувствовалось как давление. Наверное, потому что именно она и подарила мне искусство. Я до сих пор помню, как она поставила два мольберта перед лошадиной пастбищем и пригласила меня порисовать с ней.

Прошли недели, когда мы просто молча рисовали. Она ничего не спрашивала, не заставляла говорить. Просто давала мне пространство и я со временем открылась.

Именно Лолли я доверила свои страхи: что человек с пистолетом найдет и меня; что я никогда не буду в безопасности.

И именно Лолли предложила мне выплеснуть весь страх на холст. С того дня я не останавливалась. И все это — благодаря ей.

— Не знаю, — призналась я, вспоминая картину с черными зарослями и кроваво-красными цветами. Вслед за этим в голове тут же всплыл Линк: резкий профиль, темная щетина, ореховые глаза, пронзающие насквозь.

— Все так плохо, да? — Лолли с явным весельем в голосе вывела меня из ступора.

Я поняла, что буравлю взглядом траву под ногами и дело вовсе не в траве. Это Линкольн Пирс лез мне под кожу. Я попыталась вытолкнуть его из головы — его аромат, смесь кедра и бурбона. Но эти осколки уже вонзились глубоко.

— Не плохо. Просто… иначе, — пробормотала я, отпивая кофе.

Лолли на мгновение притихла, изучая меня. Я гадала, будет ли она копать дальше. Но, как всегда, понимая меня без слов, она не стала. Вместо этого в ее глазах заиграла озорная искра:

— Хочешь посмотреть мою новую работу?

Я повернулась к ней, улыбаясь:

— Конечно.

Лолли никогда не была профессиональной художницей. Она — чистый любитель, перепробовавшая все подряд. Как только ей надоедал один материал, она переходила к следующему. Но уже больше года она прочно сидела на одном — алмазной мозаике.

Типа рисования по номерам, только заполняешь пространство маленькими