Прекрасное изгнание - Коулc Кэтрин

Кэтрин Коулc

Прекрасное изгнание

Для всех, кто боится впустить любовь…

Сделайте шаг, даже если дрожите от страха.

Ведь самые прекрасные вещи находятся по ту сторону этого страха.

Пролог

Возраст одиннадцать лет

Папа вытянул карту из колоды, разглядывая ее так, будто перед ним был древний артефакт, а не очередная подделка. Мы с мамой обменялись взглядами, каждая по-своему пытаясь догадаться, что он задумал. Он сунул карту в веер остальных и потянулся за следующей, сделав паузу.

Подняв голову, он сначала посмотрел на маму, потом на меня. Его темно-каштановые волосы были чуть растрепаны, а не идеально зачесаны назад, как он привык делать для суда. И на нем были джинсы с поло, а не один из тех дорогих костюмов. Но больше всего мне нравился огонек озорства в его зеленых глазах — тот самый, который говорил, что он затеял какую-то пакость и получает от этого удовольствие. В последнее время я почти его не видела. Со всеми этими бесконечными делами, в которых он утопал с головой, этот взгляд стал редкостью. Наверное, поэтому я ценила его еще больше.

Папа поднял карту, покрутил ее в пальцах и бросил рубашкой вниз.

— Джин, — объявил он.

— Он жульничает, — обвинила его мама, но в ее голосе звучала только улыбка, а в ее взгляде — одна лишь любовь.

— Ничего подобного, — возразил он, выпрямив спину с напускной важностью. Он разложил карты, чтобы мы увидели.

Он нас снова разгромил. Три туза. Три девятки. И стрит на четыре карты по червам.

Я села глубже в огромное кожаное кресло и швырнула свои карты на журнальный столик:

— Ну точно жулик. Три раза подряд.

Папа усмехнулся, собирая карты, чтобы перетасовать:

— Может быть, в этот раз тебе повезет.

— Зато ты хотя бы раз выиграла, — сказала мама мне. — А я еще ни одной партии не взяла.

— Мы всегда можем перейти на скрэббл. Ты нас тогда точно уделаешь, — я прикусила язык под маминым взглядом. — Вернее, сделаешь нам всем по полной программе.

Мамино строгое выражение смягчилось, в ее глазах мелькнуло веселье:

— Хорошо выкрутилась. После этой партии — скрэббл.

Так всегда и было: сначала джин рамми, где побеждал папа, потом скрэббл, где мама выигрывала у нас обоих. Впрочем, неудивительно: она ведь все время проводила среди книг. Все в нашем пригороде под Бостоном чем-то помогали, участвовали в благотворительности. Мама поддерживала библиотеку.

Это было ее любимое место, как и библиотека в нашем доме — ее любимая комната. Поэтому семейные вечера мы проводили именно здесь. Для меня комната казалась слишком строгой: темные деревянные панели, полки от пола до потолка. Днем сюда лился свет из сада и леса за окном, но ночью... казалось, будто стены и книги давят со всех сторон.

— А давайте так: если я выиграю следующую партию, можно будет позвонить Клэр? — с надеждой спросила я.

Мамин взгляд ясно дал понять, что шансов у меня почти нет:

— Шеридан, это семейный вечер. Дай маме хоть раз победить.

Папа усмехнулся:

— Ей одиннадцать. Она уже начинает считать нас скучными.

— Даже не напоминай, — вздохнула мама нарочито трагично. — Не успеем оглянуться, как будем провожать ее в колледж.

Я закатила глаза и подтянула колени к груди:

— До колледжа мне еще долго. Надо хотя бы школу закончить.

В этот момент зазвонил телефон. Папа достал его из кармана. Мама бросила на него взгляд, который заставил бы меня отказаться от любой затеи, но папа только ответил:

— Привет, Нолан. — Пауза. — Да, у меня тут есть нужные бумаги. — Еще пауза. — Дай я их найду и перезвоню.

Папа убрал телефон и поднялся с кресла.

— Робби, — сказала мама тихо, но жестко. — Сегодня семейный вечер. Ты обещал.

В ее серо-сиреневых глазах — таких же, как у меня, — была мольба.

— Нолану просто нужно кое-что по делу. Пять минут.

Но это никогда не было пять минут. Стоило папе уйти в кабинет, он пропадал там часами. Я понимала: он любил свою работу, относился к ней серьезно. Но в последнее время все чаще и чаще она забирала его у нас.

— Пять минут, — пробормотала мама, отбрасывая с лица светлые волосы.

— Блайт, — его голос стал жестким, — не начинай. — И он вышел из комнаты.

Я представила, как он идет по коридору, спускается по лестнице и заходит в свой кабинет с огромным камином и темной деревянной отделкой. Когда-нибудь в моем доме не будет ни панелей, ни обоев — только свет и окна.

Я посмотрела на маму. Она сидела в таком же кожаном кресле, как у меня, и смотрела на место на диване, где только что сидел папа, будто там могла найти ответы.

Я опустила взгляд на свои джинсы, намотала на палец торчащую нитку. Мама терпеть не могла эти джинсы с дырками и потертостями. Я натянула нитку так сильно, что она перетянула палец.

— Вы с папой разведетесь? — тихо спросила я.

Я посмотрела на нее, чтобы уловить малейший признак лжи — ее рот тогда становился тонкой линией, а у уголков появлялись скобки морщинок.

Ее глаза широко распахнулись от удивления:

— Нет. Конечно нет. С чего ты это взяла?

Я натянула нитку еще сильнее:

— Вы много ссоритесь. И папы почти не бывает дома.

Мама вздохнула, наклонилась ко мне и освободила мой палец от нитки, разогревая его в своих ладонях:

— У него сейчас сложный период на работе. Но он старается все исправить. Быть с нами чаще.

Я кивнула, не до конца веря.

— Ты в порядке?

Ее лицо стало мягче, нежнее:

— Моя милая девочка. — Она поцеловала меня в висок. — Со мной все хорошо.

Но это была ложь. Она не была в порядке. Сегодня был первый вечер за долгое время, когда все напоминало о прошлом. Может, она и правда верила, что мы вернемся туда — к тому, что было.

Я не могла представить, как можно быть с кем-то так долго, как мама с папой. Они познакомились, когда она только поступила в Йель, а он был на третьем курсе. С тех пор вместе. Он сделал ей предложение сразу после окончания юрфака. Наверное, за столько лет у всех бывают трудные времена. Просто у многих моих подруг родители решили, что этих трудностей хватит для развода.

Раздался звонок в дверь — трехтональный звон, эхом разнесшийся по старому