Боги и смертные: Современное прочтение мифов Древней Греции - Сара Айлс-Джонстон

Сон улетучился, и Агамемнон пробудился, одурманенный сладкой ложью. Под его командованием греки ринулись через равнину к стенам Трои – земля застонала под тысячами молотивших по ней ног. Гектор повел им навстречу троянцев, оглашающих воздух какофонией боевых кличей, бряцанием и звоном оружия. Но когда два строя уже готовы были врезаться друг в друга, между ними вдруг выскочил Парис. Плечи его укрывала леопардовая шкура, в руках он сжимал лук, меч и несколько дротов. Он крикнул грекам, чтобы выбрали кого-нибудь одного, готового сразиться с ним в честном поединке, который и решит исход войны. Вперед – словно голодный лев, увидевший козу, – тотчас выступил Менелай. Позеленевший от страха Парис втянул голову в плечи и, попятившись, смешался с остальными троянцами.

– Струсил, Парис Никчемный? – напустился на него Гектор. – Женщин ты завоевывать мастер, а больше ни на что не годишься. Лучше бы тебе и вовсе не родиться на свет! Но этого мы уже не отменим, поэтому прекрати хотя бы нас позорить: иди и сразись с человеком, у которого ты украл жену.

Сперва Парис метнул в Менелая копье, но бронзовое острие смялось о щит. В ответ метнул копье Менелай – оно пробило щит, панцирь и хитон, но не оцарапало кожу. Взревев от досады, Менелай принялся рубить мечом шлем Париса, пока не раскололся клинок. Рассвирепевший спартанец ухватил шлем за гребень и начал таскать Париса по земле кругами. Ремень шлема впился в мягкое горло Париса – и задушил бы, если бы не следившая за схваткой Афродита, успевшая сделать так, чтобы ремень лопнул. А потом Парис вдруг пропал из виду.

{114}

Гера обманывает Зевса

Исчезнув с поля боя, Парис очутился в своей благоухающей ароматными маслами дворцовой спальне. Вскоре пришла насупленная Елена: еще несколько минут назад она стояла на городской стене, вместе с Приамом наблюдая за поединком, но Афродита, явившись вдруг в обличье старой пряхи, велела ей спешить к Парису. Елена, не имевшая ни малейшего желания утешать человека, выставившего себя на посмешище, никуда идти не хотела, хоть и понимала прекрасно, кто скрывается под личиной старухи: Афродиту выдавали высокая упругая грудь и сияющая кожа. В конце концов богиня победила – она пригнала Елену во дворец, усадила в кресло и резко подтащила его к другому, в котором обессиленно обмяк Парис.

Однако над языком Елены Афродита была не властна, поэтому у прекрасной спартанки нашлось для Париса много разных слов, ни одно из которых не было утешительным. Парис в ответ только плечами пожал: на этот раз подсуетились небесные покровители Менелая, позволив ему предстать в более выгодном свете, в следующий же раз больше постараются боги, покровительствующие ему, Парису. А пока, шепнул он Елене, зачем же терять время – они вдвоем в спальне, почему бы не насладиться друг другом? Он желал ее ничуть не менее страстно, чем в первый раз, и Елена, помимо собственной воли улыбнувшись, позволила увлечь себя на ложе.

Воинов, наблюдавших за поединком, исчезновение Париса ошеломило. Агамемнон объявил, что в таком случае, раз противник бежал с поля боя, победа остается за Менелаем. Троянцы возмутились. Выход из тупиковой ситуации нашли боги: Зевс прислал Афину в обличье троянского воина уговорить ликийского лучника Пандара, союзника троянцев, пустить стрелу в Менелая. Война разгорелась вновь.

Несмотря на данное Фетиде обещание, пока потери несли в основном троянцы. Когда дела стали совсем плохи, Гектор бегом помчался во дворец просить свою мать Гекубу воззвать к Афине. Царица принесла богатые дары в храм богини, в том числе и сияющую, как звезда, накидку, которую Гекуба уложила на колени статуи покровительницы. Однако богиня от даров отказалась и к мольбам царицы осталась глуха.

Перед тем как вернуться на поле битвы, Гектор зашел повидать свою жену Андромаху и маленького сына Астианакта. Андромаха, рыдая, кинулась мужу на шею:

– Любимый мой, твоя же доблесть тебя и погубит, ведь каждый грек мечтает с тобой расправиться! А что будет со мной? Отец мой и семеро братьев пали от руки Ахилла, когда греки разоряли Фивы, мать моя после этого тоже долго не прожила. Только ты у меня и остался – ты мне теперь и отец, и мать, и брат, и супруг. Побереги себя, любовь моя, не рвись на передний край.

– Андромаха, я знаю в глубине души, что Трое суждено пасть, – ответил Гектор. – И пусть лучше я погибну сейчас, защищая свой город, чем доживу до той минуты, когда тебя, рыдающую, потащит к себе на корабль торжествующий победу грек.

Он протянул руки, чтобы взять Астианакта, но тот закричал и заплакал, испугавшись отцовского шлема с гребнем из конского волоса, который качался и кивал, словно живой. Тогда Гектор снял шлем и опустил на землю, а потом, взяв сына на руки, поцеловал и подбросил в воздух, пытаясь развеселить. Напоследок он помолился, чтобы сын превзошел своего отца в военном деле, и решительным шагом вышел через городские ворота на равнину.

Спасение Париса, устроенное Афродитой, было лишь одним из множества случаев вмешательства богов в ход войны, аукавшихся затем и смертным, и бессмертным. Афина наделила Диомеда способностью различать богов, являвшихся на поле битвы, и, когда Афродита примчалась спасать своего сына Энея от Диомедова копья, тот со злорадной ухмылкой оцарапал этим копьем саму богиню. Взвизгнув от боли, Афродита выпустила Энея и бежала. К счастью, неподалеку оказался Аполлон – он подхватил раненого и отнес врачевателям, а вместо него на поле брани оставил подделку, чтобы другие не догадались о том, что Эней выбыл из строя.

Зевс понимал, что выполнить обещание, данное Фетиде, и обеспечить временный перевес троянцам он сумеет, лишь положив конец подобным выходкам. Поэтому он велел богам не вмешиваться в ход сражений, и ему повиновались. Теперь Зевс мог творить что заблагорассудится – и троянцы торжествовали. Но Гера вынашивала коварный план, призванный усилить позиции греков. Удалившись в свои покои, она искупалась в амброзии и умастила свое изящное тело душистыми маслами. Потом облачилась в изысканное платье, сотканное самой Афиной, и перехватила его на талии лентой, с которой свисала сотня кисточек, соблазнительно колышущихся на бедрах при любом движении. В ушах у нее покачивались драгоценные серьги, и все это было окутано полупрозрачным покрывалом.

Оставался завершающий штрих. За ним Гера обратилась к Афродите:

– Дорогая, мне нужна твоя помощь. Я знаю, что мы по разные стороны в этой дурацкой войне, но без твоих умений мне не обойтись.

– Конечно, говори, я помогу чем смогу!

Гера продолжила плести сети обмана:

– Наши предки Океан и Тефида поссорились и больше не спят друг с другом. Меня это печалит, я хотела бы их помирить. Ты ведь как никто умеешь убеждать – нет ли у тебя средства, которое убедит их забыть о распрях?

Афродита развязала поддерживающий грудь пояс, на котором были вышиты любовные чары и обольщения, способные растопить даже каменное сердце. Богиня любви вложила пояс в руки Геры:

– Возьми и надень. Так ты сможешь кого угодно убедить сделать то, что тебе нужно.

Гера с улыбкой поблагодарила Афродиту. Второй раз она улыбнулась уже про себя, завязывая пояс под грудью, а потом, поспешив на Лемнос, где обитал Сон, заручилась и его помощью, пообещав за это отдать ему в жены самую младшую из граций – Пасифею. Оттуда Гера со Сном полетели на гору Ида, с которой Зевс наблюдал за ходом войны. Сон, прикинувшись птицей, притаился в ветвях сосны, а Гера направилась к мужу. Увидев ее, Зевс загорелся таким же пламенным желанием, как когда-то, много лет назад, когда они впервые занялись любовью.

– Дорогой, – начала Гера, – я тут собралась навестить Океана с Тефидой – хочу попробовать их помирить.

Зевс притянул жену себе на колени:

– Это подождет, любовь моя, а сейчас иди ко мне. Никогда еще я не желал ни одну богиню и ни одну смертную так, как желаю тебя. Ни тогда,