Гадюка - Биннур Шафак Нигиз

Я долго смотрелась в зеркало.

Когда я медленно – почти интуитивно – приблизилась к нему, слезы вдруг перестали течь из глаз. Я медленно подняла руку, потянувшись к зеркалу, и женщина в отражении повторила за мной. Кончики наших пальцев соприкоснулись в центре, и я почувствовала обжигающий холод. Меня совсем не удивило, что зеркало оказалось ледяным. Я медленно перевела взгляд с руки на отражение и почувствовала острую боль во лбу.

Я ожидала, что удивлюсь, может быть, закричу от страха, но вместо этого просто прислонилась лбом к ледяному зеркалу и зажмурилась Почувствовала, как из центра лба исходит яркий, как солнце, луч света и освещает мое лицо, а затем и могучий кедр, но я не открыла глаз.

Я слышала звуки шагов по снегу, не могла оторвать лба от ледяного зеркала.

Потом раздался осторожный и такой незнакомый голос Эфкена:

– Медуза?

Когда я обернулась на него, луч света из моего лба уже исчез, зато по щекам снова катились слезы.

Его бездонные синие глаза выглядели так, словно он очнулся от летаргического сна.

IHSAHN, PULSE

ЭФКЕН КАРАДУМАН

Мысль убить кого-то ради нее имела больше смысла, чем необходимость убивать ради спортивного интереса и поддержания уровня ярости.

Иногда я удивлялся тому, как до сих пор не сошел с ума, а иногда эта мысль чертовски веселила меня, потому что я уже знал, что схожу с ума. Я думал, люди не сходят с ума только потому, что они уже были безумцами.

Когда время словно вытолкнуло меня в реальность, я широко открыл глаза и увидел, как белый дым от сигареты извивается подобно белокожей проститутке. Дым. Развратная потаскуха, отравлявшая мои легкие, которая теперь танцевала с осознанием того, что отравляет меня, даже если не может убить.

Я разорвал дым рукой, а затем посмотрел на янтарный напиток на кофейном столике. В хрустальном стакане поблескивали красные искорки, напоминавшие о ее глазах.

И все же ее глаза пьянили меня сильнее, чем любой алкоголь.

Она была подобна наркотику, который струился по венам. А может, и чем-то большим.

Она была похожа на смерть.

Мысль о своей смерти приносила мне покой, а мысль о смерти другого человека вызывала у меня смешанное чувство вожделения и удовлетворения. Я сравнивал ее со смертью. Она пробуждала во мне и странное возбуждение, и сладостный покой одновременно.

Вспомнив голубые вены на ее белоснежной шее, опасно напоминающие проводки детонатора бомбы, я потянулся за хрустальным стаканом, взял его в руки и посмотрел на два кубика льда, столкнувшихся друг с другом. Один из кусочков уже почти растаял, как я таял в ней. Другой кубик по-прежнему не таял и оставался неизменным, таким же тусклым и холодным, как она…

Как ее кожа, как ее кроваво-карие глаза, которые иногда выглядят свирепыми, как ее пухлые губы, которые открываются, только чтобы оскорбить меня, бросить мне вызов, соблазнить…

Я нахмурился так, что в центре лба появилась глубокая складка.

У нее было то, чего не было у меня.

Однажды мама, перебирая мои черные волосы длинными красными ногтями, сказала: «Мужчина любит женщину, потому что находит в ней то, чего ему не хватает, то, чего он лишен».

Я сделал глоток из стакана, когда голос матери снова вторгся в мои мысли, а прошлое и будущее слились воедино, обжигая мне горло.

Она была там, спящая и беззащитная.

Желание прикоснуться к ней росло во мне как раковая клетка, раздирая мои легкие. Казалось, смерть дышала мне прямо в затылок, а ведь я никогда особо не желал жизни.

Смерть несла лишь покой и умиротворение, поэтому они с ней были так похожи.

Она тоже дарила мне покой и умиротворение.

Когда я поднялся с дивана, моя голова на мгновение закружилась.

Я вовсе не был пьян – голова кружилась каждый раз, когда я слишком много думал. Но даже когда я терял равновесие, люди видели во мне лишь человека, твердо стоящего на ногах. Когда я вышел в коридор, меня встретила суровая темнота. Такая же суровая, как я сам.

Разве не так я должен себя чувствовать? Пессимистично.

Но где-то в этом доме дышала она, и от этой мысли мои легкие наполнялись жизнью. Как будто это я дышал.

Я начал медленно двигаться по коридору и остановился перед дверью в свою комнату. Все отступило на второй план. Даже покой. Мне хотелось швырнуть стакан на пол, чтобы он разлетелся на тысячи тысяч осколков, и закричать, но ничего из этого я не мог сделать.

Я не хотел, чтобы она проснулась. Я хотел, чтобы она спала так, как никогда не получалось у меня. Хотел, чтобы она выспалась. В последнее время она выглядела очень усталой. Меня злило до чертиков, что это стало иметь значение. Я ненавидел себя за это.

Согнув руку в локте и прислонив ее к двери, я уткнулся в нее лбом и некоторое время просто ждал. Я слышал, как бьется ее сердце; ее сердцебиение звучало как колыбельная, разносившаяся по комнате. От нее хотелось спать.

Как мог бессвязный стук ее сердца действовать так усыпляюще?

Она была там, в безопасности, и крепко спала.

Как же мне хотелось уснуть рядом с ней.

Глава 9

Боль

RED, AS YOU GO

Мысли в голове сплелись между собой, и я не смогла бы их распутать, даже если бы разодрала до крови кончики пальцев. Да и мост, ведущий к сознанию, обвалился и не подлежал восстановлению.

Мое сердце напоминало змею, которая хотела сбросить свою израненную старую кожу и сейчас рожала новую себя будто при родовых муках. Оно горело, прямо как та змея, в агонии, пытаясь избавиться от чувств, которые глубоко ранили его и причиняли ему боль. По моим щекам по-прежнему текли слезы. Посмотрев на Эфкена, я увидела, как удивление в его глазах сменилось каким-то другим чувством, оставив после себя кровавый шлейф. Одного взгляда в его бездонные синие глаза хватило, чтобы слезы потекли еще сильнее, еще неистовее.

Удивление снова проступило на его прекрасном лице. Он быстро осмотрел меня с ног до головы, словно желал удостовериться, не ранена ли я, а потом снова встретился со мной взглядом. Казалось, он хотел, чтобы я перестала плакать, но, увидев еще больше слез в моих глазах, замер на месте.

Боль.

Самое яркое чувство,