Гесериада - Автор Неизвестен

— Теперь ты мне ответь!

— Милый мой, — говорит Гесер. — Я — бедный, нищенствующий странник-лама. Скитаясь по свету, я слышал, будто Гесера одолел сильнейший его Мангус, но достоверно об этом не знаю.

Со слезами говорит мальчик:

— Кто бы мог думать, что мне мало потери отца, что я должен еще потерять и дядю Гесер-Мерген-хана? Разве из этого не следует, что я, несчастный, впредь должен быть лишь слугой в людях? И хочется мне преследовать ненавистного врага, но не слишком ли мал я? И повременить бы, но разве не ослабеет бедное тело мое в рабском состоянии? Если оба они, и мой отец, и мой дядя, оказались не вечными, то мне ли быть вечным? Итак, я намерен искать совета, как мне преследовать врагов? При этих трогательных, смешанных со слезами словах, прослезился лама, и вот с содроганием заколебалась Златонедрая Земля.

— Молчи, милый, — сказал потом лама. — Стойкость души твоей должна быть прекрасна! И пошел дальше, но мальчик, неотступно следуя за ним, просит обождать.

— Что тебе? — говорит лама.

— Как живому телу нужна жизнь, так и мне нужен участливый совет. Вот мой сыр, который я получил в счет платы за пастьбу пятерки чужих коз, пастьбу, в ожидании моего дяди Гесер-хана, государя десяти стран света! И он достает из сумы свой сыр и, подавая его ламе, просит:

— Ах, лама! Произнеси доброе вещее слово — король сперва по душе моего батюшки Цзасы, а также и по душе моего дяди Гесер-хана, государя десяти стран света. Да скажи мне такое заклинание — убадис, чтоб не одолел меня никакой враг!

Лама принял сыр, прослезился и говорит:

— Только ты никому не сказывай, мой милый! Как всякому человеку надобен совет, так сироте надобно еще и терпение. Сын Хормусты-тэнгрия Гесер, конечно, убил злокозненного Мангуса; он должен быть недалеко и поступит с двоедушным Цотоном так, как поступают с засохшим деревом; и возрадует он беспредельной небесной радостью всех своих, впавших в сиротство!

— Владыко могучих тэнгриев, Гесер, должен был истребить злобного Мангуса, как и должен растоптать под своими ногами твоего Цотона, ненавистного словоблудника! Повстречав государя, Гесер-хана, радуйся, мой родимый, радостью могучих тэнгриев! И разве не признаки твоего рыцарства — все те твои разговоры со мной: буду преследовать, буду преследовать врагов, лишь только выйду из малолетства... только бы не ослабеть мне...

— А это возьми себе! — и лама отдал мальчику только что подаренные ему Цотоном вещи и пошел своею дорогой.

* * *

Невдалеке от своей ставки Гесер встречает какую-то старушку. Накинув на плечи шубу и взвалив на спину плетенку, она собирает друшлаком аргал и кидает его в плетенку через левое плечо; походя то плачет она, то напевает.

Лама подошел к ней и стал спрашивать, кто она такая. При виде ламы старушка сначала было улыбнулась, но потом принялась плакать.

— Матушка! — говорит лама. — По пословице, смеющегося надо спросить, а скорбящего утешить. Прежде чем мне подойти, ты походя напевала или смеялась. Почему же, увидав меня, ты плачешь?

— Родимый мой! Ты вправе задать такой вопрос. Доводится мне единственным сыном тот, кого зовут Богдо-Мерген-ханом, искоренителем десяти зол в десяти странах света. Этот мой сын может по-всякому перерождаться в десяти странах света, но как бы он ни переродился, а родимое пятнышко на лбу и сорок пять белоснежных зубов остаются неизменно. «Это и есть хубилган моего сына!» — подумала было я и улыбнулась. «Или не он?» — подумалось мне потом, и стала я плакать.

Услыхав материнские речи, Гесер больше не мог сдерживаться...

Низведя с неба, оседлал он своего вещего гнедого коня, надел свой шлем, сверкающий блеском росы, свой черно-синий панцирь, украшенный драгоценными камнями и все свои доспехи.

— Матушка моя! — говорит он. — С тех пор как ты родила меня, видала ль ты, чтоб я собирался на брань? Выходи же на балкон ставочной ограды и смотри; смотри на меня и увидишь, как они будут вести себя в моем присутствии!

Он трижды обнял свою мать и поехал.

То плачет мать, то смеется и не знает, что ей делать: стоять ли, сидеть ли?

* * *

С северо-западной стороны до Цотона доносится конский топот и пыль как будто от конных тысяч и тем.

— Ох, откуда же взяться этой великой пыли? — говорит Цотон и, поспешно вбегая в юрту, смотрит в щелочку:

— Милая жена! — говорит он. — Пыль-то, оказывается, идет со стороны этого нечестивца. Не подавай и виду, где я! — и он забирается в котел и ложится.

Стянув повода и заставляя своего вещего гнедого топать и подпрыгивать, Гесер останавливается около Цотона и, заглядывая в юрту, шумит:

— Эй, дома ли дядя Цотон и тетушка? Выходите-ка повидаться: приехал я, ваш соплячок Цзуру, который убил злобного Мангуса. Выходите же поскорей! И он стоит в ожидании.

— Родимый мой! — отвечает тетка. — Твой дядя уехал: говорил, что при стоянке в Котельной долине, у самого ее устья, случился грабеж, и потому он решил залечь в засаду на дне ее.

— Что ты наделала, баба! — говорит Цотон и лезет под стол.

— Видно, вы оба, дядюшка с тетушкой, за что-нибудь осердились, что не хотите и видеть меня? Пошевеливайтесь же! И он продолжал ждать.

— Милый мой! — говорит тетка. — Да ведь твой дядя уехал. Он говорил, что на стоянке в Столовой долине, у самого устья случился грабеж и он решил залечь в засаду у ее верховьев.

— Что же ты делаешь, баба! — говорит Цотон и влезает в исподнюю часть излучины седла.

— Дядюшка с тетушкой! — кричит Гесер. — Разве же я не думаю о вас и во сне и наяву? Выходите скорей!

— Милый мой, — отзывается тетка. — Да ведь твой дядя уехал. Он говорил, что собирается залечь в засаду у самой излучины Седельной долины, так как там, у передней ее луки приключился грабеж.

— Что же ты делаешь, жена! — говорит Цотон и мигом вскакивает в средний из трех мешков, стоявших от него вправо.

— Ой, жена! — просит он. — Хорошенько затяни этот мешок сверху! — Жена завязала.

«Стоит ли так церемониться с этим негодяем?» — решил Гесер и говорит:

— Взойдите с юга, белые облака величиною с овцу! Взойдите с севера черные облака величиною с