Гесериада - Автор Неизвестен

восходит! — Так крича, он влетает в юрту Цотона с саблей в руке.

— Ого, — говорит Цотон-нойон. — Посмотрите-ка на этого старика! Что же это еще такое? — и он приказал троим людям принести сырых розог и выпороть старика.

Чудесною силой почуял Гесер, что отца его хотят избивать.

— Что это, родной мой! — вдруг переменил речь Санлун. — За что же ты собираешься убивать меня? Ведь я согнал и заставил укочевать тех людей, которые находились у истоков реки, и там-то я повстречал три стаи диких зверей. Пусть-ка, думал я, пусть-ка хан постреляет их на скаку, прижав к реке! Вот почему я выражал такую радость!

— Да ты, оказывается, действовал как следует, бедный старичок! — говорит Цотон и отменяет укладывание его на подушку из аргола.

* * *

Тою же ночью, лежа со слезами в постели, Гесерова мать, старушка Гекше-Амурчила, так разговаривает со своим стариком:

— Эх, старина мой! С тех пор как расстались мы с моим милым Богдо, какие у нас с тобой радости? И сегодня, поди, какая тебе была скорбь?

— Лежи себе! — ворчит старик.

— Ах ты, выживший из ума старый хрыч! Выходит, должно быть, что я смеялась и радовалась тому, что ты был близок к мучительной кончине? Оттого ты и лежишь, отвернувшись? Перестань молчать, говори, старая срамная кляча! Разве и я, наподобие тебя, дурная, стану говорить глупыми намеками? Я делом говорю.

Лежит и плачет старуха. Тогда Санлун заговорил:

— Ты, мать моя, смотри только никому не проговорись! Сегодня, когда я, отогнав этих людей, возвращался домой, разговорился с одним проезжим человеком. Он мне и рассказывал, что Гесер не только не умер и жив, но уже и выступил и обещает порадовать своих стариков — убить ненавистного Цотона!

Лежит старушка и плачет слезами радости.

* * *

На другой день государь десяти стран света Гесер-хан сам обернулся нищим старцем-ламой, странствующим по белу свету, одного из своих хубилганов обратил в двух послушников — шабинаров, навьючил немного продовольствия на спутника — мула, и, ведя всех за собой, останавливается напротив Цотона.

Сидевший в кресле около своей юрты Цотон посылает двух лакеев.

— Похоже, — говорит он, — будто собирается зайти ко мне лама из дальних стран. Послушайте-ка его речей!

Когда же стали расспрашивать ламу, кто он такой и откуда, лама ответил:

— Я лама, странник по белу свету. Побывал я у всех и у всякого из существующих ханов.

— Где же и у каких ханов ты побывал?

— Нет, таких земель, где бы я не бывал. А вы спрашивайте, коли есть что спросить дельного, а нет — довольно с вас!

Посланные возвращаются и рассказывают все Цотону.

— Ах, что за поучительный странник-лама! — говорит он и велит позвать ламу. Ламу привели.

— Хорошо, лама, — говорит Цотон, — а бывал ли ты у двенадцатиглавого Мангуса?

— Бывал! — отвечает лама.

— Туда отправился Гесер. Кто же кого победил: Гесер или Мангус?

— Победил Мангус, и вот уже девять лет прошло с тех пор, как погиб Гесер в полном уничижении, а Магнус стережет теперь самое солнце, захватив его верхней своей губой, стережет и землю, захватив ее нижней своей губой.

— Так, так, — говорит Цотон. — Желание мое исполнилось.

— Дорогой мой батюшка-лама, — продолжает он, — пожалуйте сюда! — и он усадил ламу на свое кресло-подушку. Гесерова же невестка, Цотонова жена, в слезах причитает:

— О, царственный владыка! Скончайся даже ты, и тогда я буду считать, что ты, мой Богдо, сын тэнгрия, не подвержен смерти! Ужели, милый Богдо мой, ужели пресечься тибетскому роду?

— Так ты Гесеру верный дружок! — говорит Цотон и принялся было хлестать жену. Тогда лама властно говорит:

— Хан! Люди говорят, что Гесер как будто бы твой племянник. Разве же он не такой родственник, который близок твоему сердцу? Оттого-то, должно быть, и скорбь в ее очах.

— Подчиняюсь наставлению ламы! — говорит Цотон и, оставив расправу с женой, говорит ей:

— Пусть принесут сюда побольше всяческого добра, я хочу одарить странника ламу за прекрасные, поучительные речи!

Как для великого пира, принесли неимоверное множество вещей, и он подарил их ламе.

Посидев некоторое время, Цотон-нойон говорит:

— Прошу вас, лама, дать имя вот этой моей собачке.

— Разве у этой твоей прекрасной собачки до сих пор не было никакой клички, что мы должны давать ей кличку?

— Это необыкновенная собака! — говорит Цотон.

Тогда мудрый лама дает ей такую кличку: «Сперва сожри хозяйскую голову, а потом — свою».

— Это то же самое, — заметил Цотон, — что «Сперва был благоразумным ламой, а потом стал сквернословцем бродягой». Прогнать его вон!

— Я, хан, уйду, и без твоего приказания. Но говорят-то, что милостивый Богдо-Мерген-хан, покоритель десяти зол в десяти странах света, вовсе не умирал, а уже приближается сюда и грозит убить презренного Цотона! — И с этими словами лама тронулся в путь. Вскакивает Цотон, мечется во все стороны и бессмысленно озирается:

— Что такое он говорит! Горе, беда!

* * *

Едва успел лама направить путь в свою ставку, как видит он какого-то мальчика, который пасет пятерку рябых коз. Ребенок не то плачет, не то поет. Тогда Гесер сказал:

— Вот в каком положении находится сын моего близкого родственника и двойника моего. Не разберешь, поет он или плачет, песни его не отличить от плача!

Лама подходит к мальчику и спрашивает:

— Чей ты, родимый?

— Увы, — отвечает мальчик. — Еще ни один человек так не спрашивал меня: «Чей ты, родимый?» — с тех пор как я, разлучась с батюшкой Цзасой и дядей моим Гесер-Мерген-ханом, государем десяти стран света, стал холопом Цотона.

И в свою очередь мальчик спрашивает ламу, кто он такой.

— Я первый спросил, — говорит лама; — первым и отвечай ты!

— Я, — отвечает мальчик, — я — сын благородного Цзасы-Шикира, любимого старшего брата Гесер-хана, государя сего Чжамбутиба. После того, как дядя мой Гесер отправился на войну с двенадцатиглавым Мангусом, явились сюда три ширайгольских хана с целью полонить Рогмо-гоа. Тогда выступили наши во главе с батюшкой Цзасой и стали рубить у них лучших витязей и угонять в добычу лучшие их табуны. Но презренный Цотон предал их и сгубил всех. Мой батюшка Цзаса погиб! И рассказав все, что незачем повторять, мальчик заплакал.