Алексей Щавелев - Славянские легенды о первых князьях. Сравнительно-историческое исследование моделей власти у славян

С описаниями «мирного» политогенеза в летописях и хрониках славян, основанными на архаичной племенной традиции, выразительно контрастируют северноевропейские дружинные сказания о происхождении власти. Это близкие по мотивам легенды северных германцев: сказания о призвании Рюрика (ПВЛ), о приглашении саксов (Хроника Видукинда Корвейского), о призвании в Британию братьев-правителей Хенгиста и Хорсы (Хроника Беды и Англосаксонские анналы)[288]. Все перечисленные сказания относятся к типу переселенческих, к «эпосу миграций»[289]. Вожди северогерманских политических образований ориентированы на выполнение военных задач, организацию правового пространства, агрессивную экспансию, внешнюю торговлю. Их власть экзогенна для подчиненных этносов. Прослеживаются устойчивые представления об элитарности власти, отразившиеся в сентенции Олега Вещего, адресованной Аскольду и Диру: «Вы неста князя, ни рода княжа, но азъ есмь роду княжа ... А се есть сынъ Рюриковъ»[290]. В результате деятельности этих вождей создаются ранние «дружинные государства», расцветают полиэтничная дружинная культура и военная идеология.

В связи с этим необходимо отметить специфику ПВЛ, где отразились две традиции этиологии власти: раннегосударственная северогерманская и архаичная славянская. Легенда о Кие и сказание о Рюрике отражают разные пласты исторической памяти и разные этапы политогенеза. Именно потому прямое историческое сравнение этих сюжетов и, на их основе, типов власти у руси и полян принципиально невозможно. Славянские легенды о первоправителях по своим мотивам и отраженным реалиям должны сопоставляться, скорее, с более ранней мифолого-эпической традицией германских народов.

Примечания:

261. Формозов, 2002. С. 4, 138-145.

262. Дюмезиль, 1990. С. 131-172; Dumézil, 1968.

263. Раевский, 1977. С. 145-171.

264. Гуревич, 1973. С. 159-175.

265. Лаку-Лабарт, 1999. С. 9-41.

266. Рогов, Флоря, 1982. С. 96-119; Флоря, 1982. С. 120-143; Исаевич, 1982. С. 144-166; Наумов, 1982/1. С. 195-212; Наумов, 1982/2. С. 167-181; Литаврин, 1982. С. 49-81. Ср.: Клейн, 1973. С. 1-15.

267. Повесть временных лет, 1996. С. 8-9. В описаниях земель, освоенных славянами, летописцы используют библейские цитаты и аллюзии, западные хроники обращаются к античным мотивам. Сравнение «земли обетованной» ветхозаветной, античной и славянской традиций может стать темой отдельного исследования. Между тем достаточно распространенный вывод о позднейшем домысливании и конструировании такого рода «пейзажных» пассажей вряд ли правомерен. Картина благодатных земель характерна для славянского фольклора, а особая роль специфики места обитания для самосознания славян отразилась в их этнонимии, ориентированной на топонимы (Буданова, Горский, Ермолова, 1999. С. 160-177). По данным археологии, именно долины рек, лесостепные и лесные территории были основными местами расселения славян в Восточной Европе. Высокие берега и мысы — традиционные места создания укрепленных поселений.

268. Cosmas. I. 2.

269. Gall. Prolog.

270. Данилевский, 2004. С. 143-144.

271. Иванов, Топоров, 1965; Топоров, 1994. С. 161-164. Ср. материальную проекцию этих представлений у славянских племен: Буров, 1997. С. 87-98. Об истоках и смысле обряда возведения кургана см.; Формозов, 1966. С. 88-92.

272. Ловмяньский, 2003. С. 28-188.

273. В славистике существуют по меньшей мере пять конкурирующих версий о прародине славян. Все они исходят из внешне логичной концепции одной прародины, хотя более перспективной является идея А.А. Шахматова о нескольких прародинах: после этапа «индоевропейского единства» славянский этнос неоднократно разделялся, и каждое разделение сопровождалось уходом «расколотого» народа с очередной «родины». Можно говорить о прародине «балтославян», прародине праславян, прародине южных и восточных славян (видимо, Карпаты), прародине восточных славян (Дунай). Все эти смены мест обитания отразились в языке и фольклоре (Шахматов, 2001/1. С. 9-80; Шахматов, 2001/2. С. 81-220). Выявление прародин отдельных групп славян затруднено дисперсным характером их миграции: так, на север Руси попали группы из Южной Прибалтики, Балкан и Левобережья Днепра {Ямин, 1992. С. 37-74; Зализняк, 1995. С. 36-46, 134-145; Конецкий, 1999. С. 218-235).

274. Византийские авторы отмечали исключительные способности славян выживать и вести войну в горной местности (Иванова, Литаврин, 1985. С. 36).

275. На прародине славян росли дуб, береза, липа, ясень, верба. Эти названия идентичны во всех славянских языках, и обозначают одни и те же породы (Кобычев, 1973. С. 48-49).

276. В германском эпосе есть упоминания «водопадов Харвада», т.е. «водопадов Карпат» (Saga of King Heidrek, 1960. P. XXIII, 45).

277. Лесман, 1989. С. 15, 17; Мачинский, 1989. С. 120-130.

278. Предыдущий этап праславянской истории, скорее всего, связан с Карпатами и Прикарпатьем, однако в славянской мифоэпической традиции он непосредственно не отразился. Возможно, «воспоминание» об этом периоде отчасти сохранилось в балтекой традиции (Fischer, 1970. Р. 147-158).

279. С историко-археологической точки зрения этапы славянской миграции можно вкратце охарактеризовать так: IV-V вв. — начало расселения славян после уничтожения готской державы гуннами; VI в. — выход на Дунай; VII в. — кризис и уничтожение культур Восточной и Центральной Европы и начало новой миграции славян в образовавшуюся «пустоту»; VIII—IX вв. — миграция и образование новых славянских племенных объединений {Щукин, 1994. С. 286).

280. Можно обратить внимание на сообщение арабского автора ал-Масуди о том, что изначально славяне подчинялись одному племени, которое называлось Валинана, и управлялись одним вождем по имени Маджак, а после расселились по разным землям (Гаркави, 1870. С. 136, 138-139, 165). Однако существует вероятность, что, вопреки мнению Я. Банашкевича, ал-Масуди пользовался книжным, а не фольклорным источником (Мишин, 2000. С. 91-95).

281. Петрухин, 1982. С. 143-158.

282. Banaszkiewicz, 1998. S. 11.

283. Cosmas. I. 1-3.

284. «И упрошаста и реста: «Чий се градокъ?». Они же реша: «Была суть три братья, Кий, Щекъ, Хоривъ, иже сделаша градоко сь, и изгибоша, и мы седимъ, родъ ихъ, платяче дань козаромъ». Аскольдъ же и Диръ остаста въ граде семь ... и начаста владети польскою землею...» (Повесть временных лет, 1996. С. 13). Вопросо-ответная форма рассказа выдает устный (фольклорный) источник этого пассажа летописи.

285. Повесть временных лет, 1996. С. 9. Символами синойкизма могут быть и многоглавые боги славян балтийского Поморья: в Щецине, который располагался на трёх холмах, главное святилище было посвящено богу Триглаву (Гензель, 1986. С. 326-327, 329-330).

286. Cosmas. I. 6.

287. Ср.: Earle, 1997.

288. Мельникова, Петрухин, 1995.

289. Белков, 1996. С. 11-14.

290. Повесть временных лет, 1996. С. 14.

6. Ключевые аспекты образа славянского князя по древнейшим преданиям

Описания этапов становления и характеристики властной системы славян, содержащиеся в легендах, переданных историографической традицией раннефеодальных государств, совпадают по структуре и во многом — по содержанию. На основе их системного сравнения можно выявить черты образа князя, наиболее типичные для славян всех ареалов расселения.

Самый яркий признак славянского князя — профессия пахаря, нетипичная для развитой феодальной идеологии, которая основана на концепции знатности и элитарности[291]. Крестьянское происхождение и занятие землепашеством — основная характеристика Пяста и Пржемысла. С концептом освоения, обработки земли связаны этнонимы славянских племен — чехов, ляхов, лендзян, отчасти полян[292]. Единственное исключение составляет Кий, однако в позднейшем фольклоре (отражающем архаичные мотивы) он выступает в качестве мифологизированного пахаря: результатом трудов Кия считалось появление так называемых Змиевых валов[293]. В итоге все три образа славянских первоправителей так или иначе соотносятся с земледельческой функцией. С жестоким пародированием пахоты завоевателями-обрами (впрягшими в ярмо славянских женщин) связано и одно из самых древних преданий о дулебах[294]. Во время голода на севере Руси волхвы уничтожали «лучших жен» (жен знатных людей?)[295]. Эти примеры подтверждают бытование представлений об ответственности славянских вождей и особенно женщин из их семей за урожай и обилие еды[296]. Идеальными образцами таких пар в преданиях выступали Кий и Лыбедь, Пяст и Репка, Пржемысл и Либуше.

Главной мифологемой, воплощенной в образе правителя-пахаря, является концепт плодородия, благополучия, достатка пищи. Этот признак, видимо, считался важнейшей чертой князя и в феодальный период[297]. «Изобилие» в годы правления является обязательным атрибутом первых «царей» (Слава, Симеона, Петра) в болгарской традиции[298]. В рассмотренных текстах сохранилось описание обрядов, связанных с земледельческим культом: это «священная пахота», «соревновательный пир», «сватовство и свадьба двух покровителей плодородия». Отличительной чертой всех легенд является присутствие женских персонажей, что тоже характерно для мифов, связанных с ритуалами поддержания плодородия[299].