Гесериада - Автор Неизвестен

— Скольких сосут?

— Сотню сосут!

— Не беда! — говорит она и дремлет, а пастух опять и опять окликает ее одними и теми же словами, что и раньше сказаны, пока не поднялась Тумен-чжиргаланг и, выбегая со словами «Как бы не кончилось все дойное молоко!», не пролила все, что было в трех чашах, привязанных к дверной петле. А это тройное от них испарение дошло до двенадцатиглавого Мангуса, и Мангус заболел. Велит тогда он подать себе свою красную гадальную нить и по ней принимается ворожить, отчего это он заболел; и вот что вышло: у государя десяти стран света, в особом уделе и в особом кочевье, есть некая особа, дивная красавица. — Видно, для меня пролиты три чаши с каким-то дурным снадобьем, налитые по наущению человека из заклятой пещеры. Посмотрим же, кто кого осилит! — говорит Мангус, и налив в три чаши тех же трех снадобий, он в свою очередь пролил их в дурное наваждение Гесер-хану. И заболел не только Гесер-хан, но эпидемия охватила и весь улус.

Тогда Рогмо-гоа с Цотоном отправились к Гесеровым прорицателям, Моа-гуши и славному Дангбо и стали выяснять дело:

— Хорошенько поворожите и дознайте, почему заболел Гесер-хан и почему это одновременно напали мор и болезни на весь улус?

Прорицатели поворожили на жребьях и вот что вышло:

— У нашего Гесер-хана в особом нутуке-кочевье есть, оказывается, некая особа, собою очень пригожая, и есть, оказывается, у Гесера некий злоумышленный родственник, который, умыслив нечистое против Тумен-чжиргаланг, добился из заклятой пещеры дурного слова и по таковому пролил дурное снадобье Мангусу. Но Мангус отгадал причину своего недуга при помощи своей красной гадальной нити. А отгадав, он приправил ту же еду дурным наговором и пролил сюда: вот почему занемог Гесер; отсюда же, оказывается, постепенно пошла зараза и мор по всему улусу.

— Что же теперь делать, чтобы поправить беду? — спросили они прорицателей.

— Пусть Рогмо станет сущим морем хитрости, и тогда ту особу с успехом можно будет изгнать, а лучшего средства и быть не может: вот ведь какое нечистое дело выходит! — сказали прорицатели.

Вернулись домой, Рогмо-гоа с Цотоном послали к Тумен-чжиргаланг гонца и приказали передать ей:

— Люди говорят, что и болезнь Гесера, и зараза, и мор во всем улусе пошли от тебя, и велят тебе убираться куда глаза глядят. Если, говорят, она уйдет — пройдет и Гесеров недуг, а не то — как бы ни кончилось худо!

— Я, Тумен-чжиргаланг, понимаю смысл твоей речи, гонец! Может ли Гесер изгонять? Это твои господа, Рогмо и Цотон изгоняют, а говорят, будто изгоняет Гесер. А вернее, что и это преступление — дело рук Цотона! Так как Гесер меня не стал бы изгонять, то выходит, что изгоняют меня Рогмо с Цотоном. Я уйду: да здравствует же мой государь, Гесер-хан, сын Могучего Вечного неба!

* * *

— Каких еще скорбей недостает мне в этот день? Но знаю твердо одно, что, если б молитвы прежние исполнились силы, то в этой силе мое возвращенье и брак мой! Ты же, гонец, поезжай в обратный путь: я уйду!

* * *

В этот день каких скорбей недостает еще мне?

Но одно я знаю твердо, что, исполнись силы прежние молитвы,

В тот же день свершатся разом и возврат, и брак мой.

Ты ж, гонец — езжай в обратный путь-дорогу:

Я уйду, спокоен будь, отсюда.

Тумен-чжиргаланг велит собрать бедных и убогих своего разноплеменного, из всяких улусов собранного, хорона и, наказав им всем хорошенько присматривать за ее домом и скотом, как будто бы она сама тут была, говорит:

— Тяжел недуг моего Гесера и нежданно надо мной разразилось горе-страданье: вот почему я и созвала вас! — Распределяет она между ними все свое достояние и со слезами пускается в путь. Начиная с хоронской ее разноплеменной бедноты, все решительно пришли в уныние и кочуют вслед за ней при всеобщих слезах-сетованиях:

— Ах, болезная, сокровище ты наше, матушка! Зачем ты покидаешь нас, великое свое разноплеменье? Тебе радость — сообща и мы бы радовались, тебе горе-страданье — и мы бы сообща страдали! Коль нужны эти наши жизни — так умрем! — И они с плачем продолжают провожать ее. Тогда обращается к ним Тумен-чжиргаланг:

— Хоть бы все эти пошли за мной — только худо это для государя, Гесер-хана. Хоть бы все и вся пошли — только худо это для милосердного моего государя, Гесер-хана. Возвращайся ж по домам, народ мой! — При этом раздает она взятую было на дорогу казну и пускается в путь, а все ее люди возвращаются по домам.

Едет она одна-одинешенька, куда глаза глядят, и вот приходит к белоцветной земле:

— Уж не всякая ль там тварь у них белым-белоцветная? — Выходит ей во сретенье послом, принимает ее белый заяц. Устраивает белоцветный улус-народ великий пир, надевают на нее белый кафтан, сажают на белого коня, говоря: не суженая ль то в ханши нам? И выходят провожать ее.

Следуя далее, приходит она в пеструю страну. Выходит ей навстречу послом и принимает ее пестрая сорока. И этот улус, по образу прежнего, устраивает пир и так же затем ее провожает.

Приходит она, затем, в желтую страну. Встречает послом и принимает ее лиса. Все твари и здесь устраивают пир и, проводив ее, возвращаются.

В дальнейшем пути приходит она в синюю страну. Встречает ее послом и принимает ее волк. По-прежнему устраиваются пир и проводы.

Но вот приходит она в черную страну и, войдя в море, идет куда глаза глядят. С расстояния, которое пробежит во весь дух мерин, дохнуло на нее знойным ветром.

«Что это?» — думает она и со страхом идет дальше. С расстояния, которое пробежит во весь дух двухгодовалый жеребчик, дохнуло на нее резким холодным ветром, и от веяния этого ветра не может Тумен-чжиргаланг устоять на ногах.

— Что же мне делать, мой Гесер-хан? — плачет она и идет дальше. С такого от нее расстояния, которое пробежит во весь дух годовалый жеребенок, идет на нее некто: верхняя губа его достает до неба, а нижняя — на полу. Испугалась Тумен-чжиргаланг, не двенадцатиголовый ли то Мангус; пошла навстречу, земно поклонилась и ведет такую речь:

— Говорят, вышний Хормуста — хан тэнгриев. Прибыв сюда этою ночью, я ночевала в степи, и вот во сне ли