Либежгора - Рустам Разуванов

Через некоторое время мама меня разбудила – мы уже подъезжали к Тихвину. За окном давно было светло. Когда я успел уснуть? Я с большим трудом пришел в себя; от бодрости, которая мучила меня всю ночь и утро, не осталось и следа.

Когда мы сошли с поезда, то сразу же отправились на автовокзал. Я чувствовал приближение деревни. Об этом словно говорили деревянные полуразвалившиеся домики Тихвина. Тихие улочки, зеленые дворы и одинаковые пятиэтажные дома из белого кирпича. Уже рядом. Это уже не мрачные набережные и дворы Ленинграда. Уже близко. На автовокзале мама спросила билет до нужной нам станции. Оказалось, что автобус уже должен был подойти. Мы выбежали на площадку, где толпилась куча народу, и постарались протиснуться поближе к краю платформы, куда должен был подъехать автобус. Пока мы толкались в толпе под общий шум и неприличные возгласы в адрес «заснувшего водилы», прошло не менее пятнадцати минут. Когда на автовокзал стал заворачивать автобус с нужным номером, толпа загалдела. Старушки стали поднимать свои котомки, топтаться на месте, люди зачем-то махали водителю руками, словно показывая ему, к какой платформе нужно подъезжать – в общем, начался обычный хаос, который всегда был мне непонятен. Сколько я ни силился, я никогда не мог представить, как люди определяют, куда им нужно, на какую платформу, когда их здесь было около десяти и внешне они ничем не отличались, даже никаких опознавательных знаков не было. О громкой связи на автовокзале и речи быть не могло. В старом сарае, который служил залом ожидания, из средств связи был разве что телефон. Да и тот всегда был занят. Никто никогда не мог по нему дозвониться. Да и звонить, в общем-то, смысла не было. Автобусы здесь ходили по какому-то своему собственному расписанию, о котором нигде не говорилось, но все всегда почему-то его знали. Все эти странности я никогда не мог осмыслить. А после того как однажды я слишком громко спросил у тети в толпе, как все это вообще работает, многие покосились на меня, а один дедок с ухмылкой, ущипнув меня за щеку, подметил: «О-о-о… А ты, видать, ленинградской? К бабушке приехал небось? Правильно… Бабушек и дедушек нужно навещать!» – С тех самых пор я всегда старался слиться с толпой и не задавать глупых вопросов, во всяком случае, при посторонних людях.

Между тем толпа людей сразу же, как взвизгнули тормоза и открылись двери, занесла нас с матерью в салон автобуса. Я лишь успел почувствовать, что несколько секунд не касался ногами земли как раз в том месте, где следовало переступать через ступени. Мне казалось, что я вот-вот должен споткнуться и упасть. Но падать было некуда. А до того, обо что можно было споткнуться, в этой давке мне было даже не дотянуться. Когда все прижались друг к другу так, что было даже тяжело вдохнуть, сзади раздался крик: «Погоди ты, твою мать, куда двери закрываешь? Не видишь, шо ли, что еще не все люди зашли? Хлопает он тут дверьми. В охороде будешь у себя калиткой хлопать!» Через несколько секунд опять послышались удары дверей о чьи-то плечи, вслед за которыми прозвучали забористые ругательства. Я даже не смог понять до конца их смысл, если таковой вообще был в наборе слов о корове-жене с вепсских болот и баранке в причинном месте. Наконец двери захлопнулись, и автобус тронулся. Не утруждаясь такой ерундой, как сброс скорости на поворотах, объезд ям и кочек, водитель гнал свой аппарат под общий гам, в котором слышались разговоры о том, какой собрали в этом году урожай, или о том, как Васька-дурак пьяный на тракторе сломал забор у Михайловны. Весь этот нестройный фон разбавляла милая песенка Анны Герман «Умчи меня, лесной олень», звучавшая из водительского приемника. Понимая, что так мне придется провести ближайший час, я решил попробовать заснуть стоя. Но шумные разговоры, резкие повороты и кочки, на которых хорошенько трясло, не позволяли этого сделать. Минут через сорок, когда людей в автобусе стало значительно меньше, я передвинулся к окошку и продолжил свои безуспешные попытки вздремнуть. Один раз у меня это даже почти получилось, мне представились очертания какого-то леса, какие-то танцующие люди, что-то размытое и неясное – но меня тут же разбудило мычание коров, внезапно раздавшееся у самого окошка нашего автобуса, меньше чем в метре от моего лица, вместе с оглушительным гулом трактора, перевозившего их в телеге. Через пару секунд трактор с коровами в телеге остался позади, а вместе с ним и мой сон.

Читая непонятные названия деревень на табличках и силясь догадаться, от каких слов они могли произойти, я коротал оставшееся время. Уже скоро. Совсем скоро. Мать дернула меня за плечо: мы приближались к нашей остановке. Еле удерживаясь на ногах в раскачивающемся автобусе, я хватался за поручни, предвкушая свободу от этой тряски и ужасного запаха, от которого меня всегда укачивало. Скрипнули тормоза, хлопнули открывшиеся двери, и мы вышли на свежий воздух. Автобус тотчас же умчался дальше.

Уже было далеко за полдень, и я только теперь понял, что все вокруг – даже воздух – заметно отличалось от того, что я чувствовал и наблюдал еще сегодня утром. Вслед за охватившей меня радостью внезапно навалилась усталость. Мы провели в дороге больше шести часов. Теперь мы стояли на трассе в глухой деревеньке, в единственном месте в округе, где ходит транспорт. А нам еще предстоял путь длиной в несколько километров до родной деревни, которая была спрятана глубоко в лесах. Я всегда хвастливо рассказывал своим одноклассникам, что и в наши просвещенные советские времена существуют глухие уголки прямо тут, в Ленинградской области, до которых просто так не добраться. Места, в которых нет ни автобусных остановок, ни проезжающих мимо машин, ни даже дорог. Места, в которых, собственно, почти ничего нет, кроме лесов, болот и одного-единственного телефона на всю деревню. Но сейчас я лишь в очередной раз пожалел, что к этим местам нет более простого пути.

Мы долго шли вдоль полей, по лесным тропинкам, обходя водоемы, чтобы вновь вернуться на поля. Нам встречались деревья, чья листва была окрашена в самые разные цвета, и мне это нравилось, хотя все эти яркие осенние оттенки были для меня несколько непривычны – я редко бывал в деревне глубокой осенью. Все словно напоминало о том, что лето ушло, а с ним и мои друзья. Этого больше не будет. Вот бы они были