Либежгора - Рустам Разуванов

нашей деревни, чьи лица тоже были мне знакомы, уже достраивали сруб. В нем не было ни одного окна – только узкий невысокий вход, к которому и двигалась толпа.

Я отпустил маму и остановился у края котлована возле тропинки, по которой начали спускаться люди, по-прежнему держа в руках свечи и иконы. Они все так же были напуганы, так же смотрели перед собой стеклянными глазами и продолжали шевелить губами. Их жуткий шепот гудел в моих ушах. Один за другим они входили в странный сруб. Я огляделся. Надо было идти туда, за матерью, но я боялся, а потому стоял и просто дрожал от страха и непонимания. Мужчины, строившие сруб, почему-то не выглядели такими испуганными. Казалось, они ведут себя так же, как и обычно, в повседневной жизни. Я увидел своего соседа деда Колю, он был на крыше и заколачивал оставшуюся небольшую брешь досками. Что-то подсказывало мне, что спрашивать его о происходящем бесполезно: он ничего не сможет мне объяснить. Здесь были и другие люди, которых я знал. Многие из них стояли на краю котлована, на горе из песка и черной земли с лопатами. Они закапывали сруб…

Откуда-то сверху раздался голос – это была моя мать. Пока я стоял и смотрел, как деревенские мужики закапывают невесть откуда взявшийся сруб, ее голос разлетался вокруг чужеродным звуком, словно не имеющим отношения к действу, разворачивавшемуся перед моими глазами… Словно он был наложен на пленку от другого кино.

– А что же вы сразу не позвонили? – раздавался по всей округе ее тревожный голос.

Через некоторое время я понял, что сплю. Или уже не сплю, но все еще вижу перед глазами свой сон и слышу голос матери. Ко мне постепенно возвращалось осознание реальности. Это был всего лишь сон. А моя мама здесь, она не молчит, она разговаривает, живая, такая же, как всегда. Я ощутил невероятное умиротворение, накрывшее меня с головой. Хотя голос матери, которая сейчас разговаривала по телефону в коридоре, был сильно встревоженным, мне все же было спокойно. Я не осмеливался открыть глаза, чтобы все это не исчезло, не оказалось очередной иллюзией. Эта маленькая комнатка в ленинградской коммуналке, голос матери, разговаривающей по телефону, и я, которому не семь, а пятнадцать лет. Чувствовалось тепло, покой и живой уют… Это почему-то особенно явственно ощущалось после сна. Создавалось впечатление, что я действительно бродил где-то по ледяной улице и только сейчас, продрогнув до костей, забрался в теплую кровать.

Тем временем до меня доносились взволнованные вздохи матери. Она то ахала, то тяжело ойкала, вставляя в разговор тревожные возгласы: «Как же так?» Это был недобрый знак. Так бывало только в тех случаях, когда кто-нибудь из родных умирал. Я сразу же подумал, что умерла бабушка. Это словно угадывалось в словах мамы, словно звучало между ее всхлипов. Но чуть позже я стал замечать, что она очень долго слушает и уточняет какие-то подробности. Это не было похоже на обычные извещения о смерти, с которыми мне приходилось сталкиваться раньше. Словно случилась какая-то беда, которая требовала длительного объяснения ситуации. Значит, она не умерла? Быть может, она в больнице? Мне уже не терпелось услышать объяснения, но я знал, что если начну расспрашивать, мать не станет ничего объяснять и весь наш диалог сведется лишь к вопросу, почему я не сплю.

Перед тем как она повесила трубку, я смог услышать еще пару фраз, где она обещалась приехать сегодня же. Значит, мы поедем в деревню – я сегодня не пойду в школу. Получается, случилось что-то действительно серьезное. Мама вернулась в комнату, но не ложилась, продолжая сидеть на кровати, в тусклом свете ночника. Я старательно притворялся, что сплю. Но внутри себя все еще пытался осознать, что же могло произойти. Буря эмоций не давала мне уснуть.

Я снова вспомнил о своем сне. Теперь он был похож на зловещее предзнаменование. Что мне вообще приснилось? Я остался один в деревне, а все остальные, словно сектанты под гипнозом, шли в какой-то странный дом без окон, построенный в яме на кладбище, который при этом еще и закапывали как могилу. Может, это был какой-то вещий сон? Я слышал о таких вещах от своей близкой подруги Ленки. Тогда почему я увидел его явно уже после того, как что-то произошло, а не до этого? Кстати, на следующей неделе начнутся каникулы, может, и Ленка приедет в деревню. Да, было бы здорово. А может, она уже там? А вдруг все это вообще никак не связано с бабушкой и деревней? Тогда куда мы должны были бы приехать?

Так, в догадках, я и уснул. А рано утром, кажется, буквально через пару часов мама разбудила меня и сказала, что я должен как можно быстрее собраться, потому что мы едем в деревню к бабушке. На мой вопрос, что все же случилось, она, протирая заплаканные глаза, обещала рассказать все по дороге. Значит, все-таки в деревню. Радость и тревога смешались в моей душе, но все же я был рад уехать из Ленинграда и еще раз побывать в деревне в этом году.

Глава 2. Путь в деревню

Пока я чистил зубы, мама собирала вещи. Обычно, когда мы собирались в деревню, мы брали с собой консервы, разные колбасы и другие ленинградские гостинцы, которым были очень рады в деревне. Но, видимо, не в этот раз. Сейчас было пять утра, и продуктовые магазины были закрыты, поэтому мама собрала все остатки из холодильника и часть теплых вещей. По сравнению с привычными котомками, забитыми до отказа, сумка вышла небольшая.

– А как же работа?

– Я уже позвонила бригадиру, твоему классному руководителю мы позвоним уже оттуда. С магазина.

– Хорошо.

На кухне нам попался наш старенький сосед, дядя Стас. Он поздоровался и, заметив наши торопливые сборы, спросил:

– Собираетесь куда?

– Да, мы в деревню, по срочным семейным делам.

– К-к-картошку копать?

– Картошку уже давно все выкопали, октябрь на дворе, у нас свои, личные проблемы. Если кто-то будет звонить, скажите, что мы по срочным делам уехали в деревню.

– Ладно-л-л-ладно, скажу, мне несложно.

Сосед всегда меня немного смущал. Понятное дело, он был всего лишь пожилым человеком с дефектами речи, но и другие наши соседи замечали за ним странности: кажется, у него и вправду были какие-то психические отклонения, которые он старался скрывать. Иногда он по нескольку раз спрашивал одно и то же, иногда ни с того ни с сего мог начать заикаться,