Нестандартный ход 2. Реванш (СИ) - De Ojos Verdes

Дальше шел адрес ресторана. А в правом нижнем углу гордая подпись: А. И. Разумовская.

Еще одна интриганка, решившая напитаться чужими страданиями? Думает, щелкнула по носу, и вызов принят не будет?..

Что ж.

Ровно три недели спустя Элиза твердой походкой вошла в упомянутое заведение, лучезарно улыбаясь. Поприветствовала присутствующих и приблизилась к имениннику, сидящему между бессменной Еленой и своей достопочтенной бабушкой.

Девушка положила ладонь на плечо Ромы и обратилась к гостям:

— Извините, украду его на минутку. По ошибке мне тоже было прислано приглашение, — здесь она с издевкой взглянула на Анастасию Ильиничну, сохраняющую лицо, — и я как воспитанный человек была обязана вручить подарок.

Разумовский встал и отошел вместе с ней на небольшое расстояние от стола под заинтригованные взоры собравшихся. Элиза отдала ему коробку и повела бровями, указывая на ленточку, чтобы он развязал её:

— Говорят, принято дарить то, чего у человека нет.

На атласной подложке лежало стеклянное сердце, повторяющее анатомию настоящего и инкрустированное цветами.

Рома несколько секунд внимательно разглядывал его, затем потянулся к маленькой открытке сбоку, дернул её за край и раскрыл, тихо прочитав:

— «У Вас нет сердца, а я чуть было не вручила Вам своё»[2].

Очень медленно поднял на неё совершенно особенный грустный взгляд, полный сожаления, и мягко улыбнулся.

— С днем рождения, Бог Тот, — почти прошелестела Элиза, убитая этим его взглядом.

— Спасибо, Покахонтас…

Она дернулась. Нервно сделала шаг назад и резко развернулась, покидая мероприятие.

Роскошная сломленная валькирия с высоко поднятой головой…

[1] Калокагатия — гармоничное сочетание внешних и внутренних достоинств в древнегреческой философии.

[2] Цитата из книги Вашингтона Ирвинга «Легенда о Сонной лощине».

Глава 19

«Я ревности не знал. Ты пробудила её во мне, всю душу раскровя. Теперь я твой навек. Ты победила. Ты победила тем, что не моя». Евгений Евтушенко

«…когда я была твоей…».

Эта фраза стала его лингвистическим нейротриггером.

Элиза столько всего сказала ему в тот вечер, но сознание зацепилось лишь за этот крохотный фрагмент.

Три недели Рома засыпал и просыпался с тяжестью в груди от повторяющегося воспоминания. Даже когда рядом была Лена, прижимавшаяся к нему во сне. А теперь несравненная валькирия пришла на день рождения и добила своим прощальным жестом. Поставила точку в войне. И вышла из неё неоспоримым победителем.

Он не смог вернуться домой. Уехал после банкета на работу и целенаправленно глушил любые мысли алкоголем добрую половину ночи.

Еще никогда в жизни Разумовский не напивался до состояния полного ничтожества. Не сходил с ума, в бреду раз за разом притягивая к себе мерещившуюся Элизу, целуя её податливые губы, врываясь в неё жадными властными толчками.

Она почему-то снова была с длинными густыми волосами, которые с удовлетворенным рычанием мужчина наматывал на кулак, развернув её к себе спиной, и вдавливал… вдавливал в свою грудную клетку, стремясь запереть строптивицу глубоко внутри, не отпускать, не делиться ни с кем. Слиться, раствориться, исчезнуть как отдельной единице, стать чем-то целым, неделимым…

Рома сметал всё со стола, раскладывал красивое тело, любовался им, ласкал, наслаждался ответными реакциями, улыбался полоумным психопатом. А девушка смеялась гортанно, сама тянулась к нему, снова царапала своими ногтями, кусала, дразнилась. И дышала отрывисто, постепенно переходя к стонам. Жаркая, отзывчивая, страстная…

И её глаза… бесподобные… огромные… сверкающие пьянящим вызовом…

А потом он снова подтягивал к себе, целовал до боли, брал и брал пронзительными алчными вторжениями, неосознанно стараясь подчинить, выбить из неё признания… Признания? Какие признания?..

Мужчина распахнул веки. С большим трудом и болезненной пульсацией в висках. Медленными заторможенными движениями принял сидячее положение, пытаясь сориентироваться, где находится.

Это действительно был его кабинет. А сам он завалился на диван и, судя по состоянию одежды, проспал на нем несколько часов. И все фантазии, все горячие сцены… тоже оказались лишь сном. В помещении царил привычный идеальный порядок. Только пара початых и высушенных до донышка «Torres Jaime I» со стаканом на столешнице свидетельствовали о том, что Рома налакался на славу.

Его на какой-то миг ужаснуло, что он не помнит событий позднего вечера и ночи, и это абсолютно ненормально, но мужчина быстро отмахнулся от этой назойливой сентенции. Стало до непривычного... плевать. На всё.

Часы на запястье показывали начало седьмого. Скоро по обыкновению сюда должны заглянуть уборщицы. И лучше поскорее исчезнуть, чтобы не создавать неловких ситуаций.

Чувствуя ломоту во всем теле и неуклюже руководя собственными конечностями, Разумовский заставил себя встать и ради приличия выкинуть пустые бутылки. Схватив нещадно измятый пиджак со спинки злосчастного дивана, изрядно попортившего ему позвоночник, Рома вытащил телефон, смахнул все оповещения и вызвал такси. Оказавшись в квартире, прямиком последовал в ванную, где долго… очень долго пытался смыть все картинки из головы.

И подавлял отчаянное сожаление о том, что это были лишь фантазии...

Рухнув на вожделенную кровать, Рома написал Лене короткое сообщение о том, что его не будет, с просьбой всё проконтролировать. Без зазрения совести отключил смартфон и откинулся на подушку, впервые на своем веку «прогуливая» рабочий день.

Однако. Слишком много «впервые» стало в жизни за короткий период… Как когда-то давно. И оба раза — после появления Элизы…

Это была последняя ускользающая мысль на ближайшие часы.

* * *

А проснулся он от озноба. Это было не физическое явление. Его колотило на нервной почве. Не было и намека на то, что сон принес облегчение или отдых. Тело оставалось чужим и непослушным, голова — тяжелой. Подсознание упорно возвращало его к горькому принятию потери чего-то очень важного. Упущенного. Добровольно, причем.

Ни две чашки кофе, ни контрастный душ, ни попытка отвлечься проектом хотя бы из дома… ничего не помогло заткнуть внутренний голос, сводящий с ума своими настойчивыми инсайтами.

И ближе к девяти вечера Разумовский сдался. Принес к компьютеру бутылку рома, бокал и вооружился пачкой сигарет. А затем вошел в мессенджер и нажал на видеовызов, мрачно разглядывая экран. Настал тот самый исключительный момент, когда ему нужно выговориться и всё рассказать. А не наоборот — быть чьим-то верным слушателем.

— Я таки дожил… Стой! — Андрей принял звонок и сразу понял суть происходящего.

Друг внезапно исчез из поля зрения, оставив после себя крутиться геймерское кресло, вызвавшее своими вращениями раздражение Ромы. И появился через минуту. Подготовленный к грядущей исповеди. С коньяком и нарезанным лимоном. И это с учетом того, что на том конце земного шара раннее утро.

С трудом подавляя улыбку, он налил себе щедрую порцию, приговорил её залпом и театрально выдохнул.

— Я готов. Вещай, сын мой.

— А теперь молчи и слушай…

Тот изобразил популярный жест закрытия рта на замок.

Несмотря на паясничество, глаза Андрея были серьезными.

— Во время нашей первой встречи она избила меня сумкой и посоветовала держаться от неё подальше... Через несколько месяцев пришла устраиваться на практику и заявила, что снималась в групповом порно в Кейптауне... Потом я стал свидетелем её драки с бомжем... Позже ей надо было скрыться от сталкера, она переехала ко мне и вечером… приготовила суп с фрикадельками. А через месяц послала меня к чертям и просто ушла... Через полгода я выиграл спор и потребовал, чтобы она вышла за меня замуж. В загсе она попросила у регистратора карандаш. В первое же знакомство с бабушкой отправила её в нокаут своей дерзостью и окрестила ту Круэллой. Категорически отказалась зависеть от меня финансово… да и вообще… как-либо. Не разрешала помогать, направлять. Никто не знал, что мы живем фиктивным браком, создавая видимость семьи. Она раздражала меня своей категоричностью и непринятием кругов, в которых я вращался. При этом терпела все истории с бывшими… и нынешней любовницей. Своеобразно, но терпела. А потом…