Гесериада - Автор Неизвестен

войдя в Луко-Стрельную реку, добудем и луков, и стрел; а когда расположимся станом у Гутульной реки, то найдутся и гутулы. А потому отдается приказ ужинать, составив таганы-треноги из колен — по трое. Спать натощах в сегодняшнюю ночь запрещается, ложиться поужинавши!

И пошла команда:

— Именем Цотон-нойона вставай! Ломай на топливо свои луки и стрелы! По трое составляй таганы-треноги своими коленями и вари ужин! А гутулы свои вешай на хайнычьи рога! В сегодняшнюю ночь воспрещается ложиться спать натощах!

И вот, изломав свои луки и стрелы, все охотники по трое составляют таганы своими коленями, а гутулы вешают на хайнычьи рога. Но не успел разгореться огонь, как все с криками «ой-о-ой!» поопрокидывали свои котлы, и поневоле пришлось им ночевать натощах, не поевши. На другой день Цотон-нойон чуть-свет приезжает к Цзуру и окликает его:

— Ты дома, голубчик Цзуру?

— Что такое, дядюшка? — отзывается Цзуру и выходит.

— Где же твоя хваленая Луко-Стрельная река, где твоя Гутульная река?

— В чем дело, дядюшка? — говорит Цзуру. — Что за речи?

— Как остановимся, говорил, у Луко-Стрельной реки, так добудем и луков, и стрел; а как расположимся у Гутульной реки, наберем, говорил, — сапогов!

— Кто тебе, дядюшка, такого наговорил?

— Говорила мне моя собака.

— Выходит, что ты очень хороший человек, раз тебе впору советоваться с собаками! — говорит Цзуру.

От стыда Цотон круто повернулся и уехал прочь.

Но вот он возвращается назад и спрашивает:

— Слушай, голубчик! А может быть в действительности тебе этой ночью было такое видение, как ты говоришь?

— Да, дядюшка! Нечто подобное действительно было: мне было показано в сновидении, что застрелить буйвола черной масти — худая примета, а застрелить черного с лысиной — ничего.

На следующее утро, чуть-свет, охотники пошли огромной облавной цепью. Тогда Цотон-нойон при встрече с черным буйволом не стреляет, а все выжидает черного с лысиной. И вот, еще до рассвета, набегает на него огромный буйвол с белым пятном между рогами.

— Вот это будет черный буйвол с лысиной! — и стал его преследовать. Но во время преследования белое пятно у него между рогами исчезло.

— Напрасно я гнался: это, оказывается, черный! — говорит Цотон и возвращается на прежнее место. Не успел он стать в цепь, как набегает на него буйвол с застрявшим между рогами комком снега.

«Вот он, черно-лысый!» — думает Цотон и начинает его гнать. Преследуя буйвола в разных направлениях на коне и с собакой, Цотон-нойон натыкается на Цзуру:

— Милый Цзуру, — говорит он. — Батюшка Цзуру! Свали этого буйвола!

— Увы, дядюшка, — отвечает Цзуру. — Разве ты не знаешь, какова моя стрельба: нацелю в буйвола, а убью твою лошадь, либо твою собаку. Нет, не стану стрелять.

— Что мне лошадь с собакой? Только повали буйвола, милый Цзуру!

— Ладно, дядюшка! Пусть будет по-твоему! Но на моей скверной лошади не догнать буйвола: уж ты сам гони его на меня!

Когда затем Цотон-нойон пустился преследовать буйвола и нагонять на Цзуру, тот, при стягивании облавной цепи, вышел ему в тыл и волшебною силой прострелил напролет и Цотонова коня с собакой и буйвола, так что Цотон-нойон стал на ноги прямо на буйвола:

— Голубчик Цзуру! — говорит. — Убить-то ты убил буйвола, да где же мои любимые конь с собакой?

— Ладно, дядюшка, согласен, твоя правда! Не успел я подумать, что ты мне это скажешь, как ты и говоришь! Но ведь я-то, не сказывал ли тебе я, какой я стрелок?

И продолжает затем Цзуру:

— А буйвол-то твой вовсе не черно-лысый, а просто черный?

— Что я наделал! — восклицает Цотон взглянувши. Оказывается я гнался за черным буйволом, приняв его за черно-лысого. Твоя правда, голубчик Цзуру.

— Ну, ничего, дядюшка! Пусть худая примета и сбудется на коне с собакой!

— Прекрасно, голубчик мой, прекрасно ты выразился! — говорит Цотон!

А Цотоновы конь с собакой понимали человеческую речь: вот почему Цзуру волшебною силой и убил их обоих.

Тогда все охотники разъезжаются по домам. Рогмо-гоа выходит встречать Цзуру и спрашивает Царкина:

— Кто же в один день облавы убил десять тысяч буйволов? Кто смог найти брод через Уктус-реку?

— А кому же и смочь, — отвечает дядя Царкин, — кому же и смочь, как не моему Шилу-тэсвэ?[51]

«Кого же это так называют?» — недоумевает Рогмо и, не зная еще, что такое прозвание дали Цзуру, продолжает расспрашивать. Когда же она задала тот же самый вопрос дядюшке Цотону, тот ответил:

— Кому же и смочь, как не моему старшему сыну Алтану!

«Непостижимые дела!» — думает Рогмо-гоа и, пригорюнившись, возвращается домой.

Тем временем подъезжает Цзуру верхом на корове с какой-то жердью, на конце которой привешен грязный сычуг; а теща его выходит навстречу, приготовившись принимать от него мясо убитого буйвола.

— Эх, беда! — говорит ей Цзуру, подъехав близко. — Видно, обделили меня охотники! Недовольно ворчит Цзуру и входит в юрту, а теща бросает сычуг на дымник юрты, и от этого юрта их чуть не повалилась, так как совсем разошлись связи.

— Ой-ой, зять, да что же это такое? — говорит она.

— Простой грязный сычуг! — говорит Цзуру и тотчас же ставит прочную подножку под мясо, а теща выкапывает очаг и наполняет котел.

— Тебе, матушка, — говорит Цзуру, — не поместить этой моей буйволиной говядины только в один свой котел. Набери-ка для стряпни: котлов у соседей! Тогда теща посылает во все стороны просить у соседей котлов, и затем, выкопав много печей и налив котлы водой, стали парить говядину, которою оказались доверху полны все решительно котлы.

Когда мясо упрело и его вынули, собралось есть его множество народу. Теща съела всего один кусочек сычуга, но Цзуру волшебством вложил ей в живот целую буйволовую тушу, отчего та смертельно заболела несварением желудка и свалилась.

— Нет, не должна умереть моя матушка от избытка! — говорит Цзуру и трижды погладил ее по животу вверх и трижды вниз своей златосветлой палочкой. Пронесло тогда тещу и верхом, и низом, и она выздоровела.

* * *

А Цотон-нойон все продолжает неистовствовать. Теперь он назначает Рогмо-гоа в жены тому, кто убьет вещую птицу Гаруди и добудет два ее лучших пера. Весь улус скочевывается подивиться на редкостную облаву. Цзура же хубилганским своим телом ходит по поднебесью, а дурным телом