Иван Рак - Мифы и легенды народов мира. т.3. Древний Египет и Месопотамия

И на следующую ночь повторилось то же самое.

Эфиопский царь был в отчаянии.

— Горе тебе, злодей! — визжал он, потрясая кулаками. — Из-за тебя я претерпел от египтян столько унижений! Клянусь всемогущими богами, завтра на рассвете тебя бросят на съедение крокодилам! Стража, сюда!..

— Господин мой и повелитель! — в слезах пал на колени Гор — сын негритянки. — Если ты велишь меня казнить, кто другой спасет тебя от восковых скороходов? В Эфиопии, кроме меня, нет других мудрецов.

Дозволь мне отправиться в Та-Кемет. Я должен увидеть и убить этого чародея.

Царь подумал-подумал и бросил злобно:

— Хорошо, ступай. Даю тебе полмесяца сроку.

Гор — сын негритянки поклонился и пятясь вышел из покоев.

На закате дня он покинул столицу Эфиопии и направился в Та-Кемет. Путь ему предстоял далекий. Семь раз успела облететь небосвод Ладья Вечности, прежде чем он достиг фараонова дворца.

Стражники выставили копья ему навстречу. Но Гор — сын негритянки околдовал их и беспрепятственно прошел в покои владыки.

— Эй! Кто здесь осмелился чародействовать против моего царя?! — закричал он на весь дворец. — Выходи, ничтожный! Я бросаю тебе вызов: мы будем состязаться в искусстве колдовства.

На шум сбежались придворные. Потом пришел и сам фараон. Увидев эфиопского колдуна, все в страхе притихли.

— Где же ты? Или ты боишься? Отзовись! — кричал Гор — сын негритянки, не обращая внимания на вельмож из фараоновой свиты, столпившихся вокруг.

— Я здесь! — раздалось в ответ, и в зале невесть откуда возник Гор — сын Па-Неше.

— Значит, это ты чародействуешь против меня, ничтожный? — прохрипел, трясясь от злобы, Гор — сын негритянки. — Прокляни же тот час, когда ты появился на свет!

Он произнес магическое заклинание, и вдруг посреди зала взвился огненный вихрь. Мгновение спустя уже весь дворец был охвачен пламенем. Каменные колонны горели, точно сухая древесина.

Тогда Гор — сын Па-Неше сотворил свое заклинание. Едва он произнес его, с неба хлынул ливень и затушил огонь.

Эфиоп взмахнул рукой — и вся земля Та-Кемет погрузилась в темноту. Стало холодно, как в подземелье.

Крики ужаса огласили дворец. Но Гор — сын Па-Неше только усмехнулся. Он тронул рукой волшебный амулет — и на небе опять засияло солнце.

От злости эфиоп даже засопел. На лбу его вздулись жилы, похожие на узловатые веревки. Он что-то пробормотал — и внезапно вокруг фараона выросла каменная стена.

— Вот гробница для вашего повелителя! Он навеки замурован!

Гор — сын негритянки торжествующе оглядел собравшихся. Но не прошло и минуты, как сложенная из исполинских глыб стена растаяла словно туман.

И понял наконец эфиоп, что не под силу ему бороться с египетским чародеем. Дрожащим голосом произнес он заклятие, сделался невидимым и бросился из дворца вон.

Но Гор — сын Па-Неше успел схватить его за шею.

— Вот он, эфиопский колдун! Смотрите на него все!

И все вдруг увидели, что Гор — сын Па-Неше держит за шею жалкого общипанного гусенка.

— Не губи меня, могучий чародей, — взмолился гусенок. — Преврати меня снова в человека. Я больше не причиню вашей стране зла.

Гор — сын Па-Неше задумался. Все ждали.

— Ты даешь священную в этом клятву? — спросил после долгого раздумья Гор — сын Па-Неше.

— Да, да, господин! Именем Ра клянусь не возвращаться в Та-Кемет, пока не пройдет полторы тысячи лет».

— …На этом кончается рассказ, что записан в папирусе, — объявил Са-Осирис. — Верно ли я его прочел? Отвечай, презренный эфиоп!

Эфиоп не ответил. Он стоял, закрыв лицо руками и весь дрожа.

— О владыка, да живешь ты, да здравствуешь и да благоденствуешь! — воскликнул Са-Осирис. — Погляди на этого злодея! Клянусь богами, этот человек и есть тот самый Гор — сын негритянки, о котором говорится в папирусе. Он не раскаялся в своих злодеяниях и, когда прошло полторы тысячи лет, вернулся в нашу страну, чтобы чародействовать. Но клянусь, владыка, что и я не кто иной, как тот самый Гор — сын Па-Неше. Я узнал в Царстве мертвых, что наш враг, эфиопский колдун, собрался вновь напустить чары на Та-Кемет. А среди твоих подданных нет мудреца столь искусного, чтоб противоборствовать ему. Я умолил великого Осириса позволить мне вновь появиться на свет и не допустить посрамления Та-Кемет. И вот я воплотился в стебель дыни, из которого Мехитуасехет сварила напиток.

Тут Са-Осирис произнес заклинание. Рухнул эфиоп на пол, корчась в страшных судорогах, и затих. Вспыхнуло пламя и превратило мертвого эфиопа в горстку пепла.

От изумления все потеряли дар речи. Никто даже не успел сообразить, что произошло, как Са-Осирис стал таять в воздухе — и навсегда исчез.

Сатни-Хемуас закрыл руками лицо и разрыдался от горя.

Шли годы. У Сатни-Хемуаса подрастал уже второй сын — выдумщик и озорник по имени Уси-мен-Гор.

Но до конца своих дней не переставал Сатни-Хемуас приносить жертвы в честь Са-Осириса, величайшего писца и мудреца.

Красноречивый поселянин

Эта повесть, созданная блистательно талантливым писцом, была очень популярна в Египте: текст ее много раз копировался (до нас дошло пять экземпляров). Возможно, в основу сюжета лег подлинный случай из древнеегипетского судопроизводства конца III тысячелетия до н. э. Для ученых-египтологов эта повесть — бесценный источник сведений о нравах простолюдинов и мелких чиновников, о порядке рассмотрения жалоб на чиновничий произвол и, главное, о том, какими египтяне представляли себе властительных придворных вельмож и как относились к ним.

Писцы Старого царства за работой

В отличие от сказок, легенд и мифов, изложенных в этой книге ранее, повесть о красноречивом поселянине публикуется не в пересказе, а в переводе с древнеегипетского. Перевод выполнен нерифмованными стихами; в оригинале же он написан прозой — незамысловатой и даже довольно бесцветной вначале, где происходит завязка сюжета, и вычурной, полной сочных эпитетов и метафор, местами ритмизованной в тех фрагментах, где ограбленный поселянин витийствует перед вельможей фараона, моля о справедливости. Собственно, не сюжет с ограблением, а именно речи поселянина (их девять) составляют содержание повести.

Многие фразы в этих речах построены на игре созвучий. Египтяне не только считали, что нагромождения созвучий — это красиво (в отличие от нас: для нас фраза типа «заросли растений выросли выше роста рослого подростка» была бы свидетельством полной стилистической глухоты автора), но, при их вере в магию и творческую силу слова, произнесенного вслух, речь, насыщенная созвучиями, казалась им более мудрой, глубже аргументированной, а стало быть, более убедительной и действенной. Именно из-за обилия созвучий перевод, рассчитанный на массового читателя, приходится делать стихотворным.

В квадратные скобки заключены фрагменты, отсутствующие в подлиннике и добавленные для лучшего понимания текста. Жирным курсивом выделены фразы, которые в папирусе написаны красной краской. Поселянин, главный персонаж повести, в буквальном переводе — «полевой», то есть крестьянин-земледелец. Соляное Поле — оазис в западной части Дельты, современный Вади Натрун. Ненинисут, куда направляется поселянин, — город южнее Дельты и западней главного русла Нила; в конце III тысячелетия до н. э. — столица Египта. Богом-покровителем города считался Херишеф (он упоминается в повести) — мужчина с головой овна; греки отождествляли его с Гераклом — отсюда греческое название города Гераклеопо́ль.

Был человек по имени Ху-н-Инпу —«Анубисом хранимый», поселяниниз Соляного Поля. У негобыла жена; она носила имя«Возлюбленная» — Мерет.И однаждысказал своей жене тот поселянин:«Послушай, собираюсь я спуститься[68]в Египет, чтоб оттуда для детишекпродуктов принести. Так что — ступай,отмеряй ячменя мне; он — в амбаре:остатки прошлогоднего зерна».

[Запасы их совсем уже иссякли:лишь восемь мер[69] жена набрать сумела.]Две меры он отмерил ей обратно,тот поселянин, и сказал жене:«Вот две ячменных меры в пропитаньетебе с детьми твоими. Мне же сделайиз остальных шести — хлебов и пивана каждый день. Я этим проживу».

И вот в Египет этот поселянинотправился, ослов своих навьючиврастениями, солью, древесинойи шкурами свирепых леопардов,и волчьим мехом; а еще — камнями,растений благовонных семенамида голубями и другою птицей[70]поклажа та наполнена была.Все это были Соляного Поляразличные хорошие дары.

Шел поселянин, направляясь к югу, —в ту сторону, где город Ненинисут.Достиг он вскоре области Пер-Фефи,что севернее Ме́денит[71]. И там —там встретил поселянин человека,на берегу стоявшего. Он имяносил Джехутинахт — «Силен бог Тот»;он сыном приходился человекупо имени Исери. Оба былилюдьми распорядителя угодийвельможи Ренси, сына Меру[72].

ЭтотДжехутинахт, едва лишь он увиделослов, которых поселянин гнал,[и всю великолепную поклажу],как в его сердце алчность загорелась,и [сам себе] сказал Джехутинахт:«Эх, вот бы мне изображенье бога[73]с такою чудодейственною силой,чтоб удалось мне с помощью той силыдобро у поселянина отнять!»

А дом Джехутинахта находилсяу тропки, что вдоль берега тянулась.Узка дорожка там, не широка:набедренной повязки вряд ли шире;обочина ее — вода речная,а по другую сторону — ячмень.

И приказал Джехутинахт холопу,его сопровождавшему: «Иди-каи принеси мне полотно льняноеиз дома моего».И тотчас тканьдоставлена была Джехутинахту.Он тут же расстелил ее на тропке[ни обойти ее, ни перепрыгнуть]:один конец — в ячменные колосья,другой, где бахрома, — на воду лег.

Все люди той дорогой беззапретномогли ходить. И поселянин тожеспокойно шел. Как вдруг Джехутинахтего окликнул: «Эй, поосторожней!Смотри не потопчи мои одежды!»

Ему на это молвил поселянин:«Что ж, поступлю я, как тебе угодно.Мой верен путь. [Другой дороги нету,и — выхода мне нет, коль путь закрыт][74]».И он поднялся выше по обрыву.

Тогда Джехутинахт прикрикнул грозно:«Что ты собрался делать, поселянин?Иль мой ячмень тебе доро́гой будет?»

Ему сказал на это поселянин:«Мой верен путь. [Другой дороги нету,и — выхода мне нет, коль путь закрыт.]Обрывист берег — не взойти на кручу,а здесь — ячмень встал на пути стеною,дорогу же ты нам переграждаешьодеждами своими… Может, все жеты дашь пройти нам по дороге этой?»

Но только речь закончил поселянин, —один из тех ослов, [которых гнал он], стал поедать ячменные колосьяи полный рот колосьями набил.И тут Джехутинахт вскричал: «Смотри-ка!Осел твой жрет ячмень!.. Что ж, поселянин,за это я беру его себе.Отныне будет он топтать колосьяво время молотьбы[75], [а не на поле]».

Промолвил поселянин: «Путь мой верен,[и не было мне выхода иного]:дорога здесь — одна, но ты еемне преградил. Вот почему повел яослов другой дорогою — опасной:[ведь там ячмень! Ослы его не могут,увидевши, не съесть; они ж — ослы,они не разумеют, что — запретно!]И вот теперь осла ты отбираешьза то, что рот колосьями набил?..Но я — учти! — я знаю, кто владыкаусадьбы этой: вся она подвластнаначальнику угодий, сыну Меру —вельможе Ренси. Он — учти! — караетграбителя любого в этих земляхдо края их!.. Неужто буду яв его поместье собственном ограблен?!»

Джехутинахт сказал: «Не такова липословица, что повторяют люди:мол, произносят имя беднякалишь потому, что чтут его владыку?..Я говорю с тобою. Я!! А тыначальника угодий поминаешь!»

Схватил он тамарисковую розгузеленую — и отхлестал нещадновсе тело поселянина той розгой;ослов забрал, увел в свою усадьбу.

И поселянин громко разрыдался:так больно ему было от побоеви так коварно поступили с ним!

Тогда Джехутинахт сказал [с угрозой]:«Не возвышай свой голос! Ты ведь рядомс обителью Безмолвия Владыки![76]»

Но поселянин молвил: «Ты не толькоменя избил и все мои пожиткисебе присвоил, — ты еще намеренвсе жалобы из уст моих забрать,замкнуть мне рот!.. Безмолвия Владыка,верни мне мои вещи, дабы крикоммне больше не тревожить твой покой!»

И десять дней подряд тот поселянинстоял и умолял Джехутинахтавернуть ему добро. Но не внимал он.

И поселянин в город Ненинисут,на юг пошел, чтоб с просьбой обратитьсяк вельможе Ренси, сыну Меру.Встретилон Ренси у ворот его усадьбы,когда тот выходил и вниз спускался,чтоб сесть в свою служебную ладью, —а та ладья принадлежала дому,в котором правосудие вершится.

И поселянин вслед ему воскликнул:«Ах, если бы дозволено мне быловозрадовать твое, вельможа, сердце[77]той речью, что хочу тебе сказать![Но знаю: тебе некогда, ты занят], —так пусть ко мне придет твой провожатый,любой, что сердцу твоему угоден:[ему свою поведаю я просьбу]и с этим отошлю к тебе обратно».

И по веленью сына Меру Ренсинаправился его сопровожатый,который был его угоден сердцу,которому он доверял всех больше.

Дом зажиточного египтянина