Гесериада - Автор Неизвестен

худая примета для его живых потомков? — И он швырнул отцу в глаза подхваченную горсть пыли. Между тем старика начинает донимать жар, и он скрючивает ноги.

— Когда у покойника скорчены ноги, — продолжает Цзуру, — то несдобровать, говорят, оставшимся после него жене и детям. Притаскивает огромное бревно и наваливает отцу на ноги, а потом поднимает его и тащит на костер. Уже перед самым пламенем старик заговорил:

— Цзуру, да отец твой вовсе не умирал, он живехонек!

Но Цзуру продолжает тащить старика в огонь:

— Ведь есть, батюшка, примета, что, если покойник подает голос, так будет недоброе оставшимся после него родным.

— Родной мой! — кричит старик. — Так, значит, ты хочешь сжечь своего отца живым: говорю ведь, что я не умер!

— Так, значит, ты, батюшка, не умер: это хорошо! — говорит Цзуру, взваливает его на хайныка и везет домой.

Дома старик рассказывает своей жене, как трое его сыновей пасли скот и как он хотел испытать характер каждого из них.

— Мой Цзаса, — заключил он, — мой Цзаса будет богатырем, мой Рунса будет человеком, который любит есть втихомолку, но уж с моим-то Цзурой никому не сравняться!

Сказав это, старик вышел, а мачеха задумала худое:

«Что же это? Выходит, что сын сбытой с рук женщины лучше обоих моих сыновей?»

И замыслив немедленно извести Цзуру, она поставила на стол для двух своих сыновей хорошую пищу, а Цзуре подсыпала сильнейшего яду.

Вечером являются все трое сыновей. Цзаса с Рунсой садятся за стол и оба принимаются есть, а Цзуру стоит с левой стороны и смотрит:

— Голубчик, Цзуру! Что же ты стоишь и смотришь? Садись за стол и принимайся за свою еду! — говорит мачеха.

Тогда Цзуру быстро подходит, берет свою чашку с едой, садится и говорит:

— Наши родители до сих пор наделяли нас едой, а теперь будут наделять и скотом. Вы же, оба моих старших брата, сделали оплошность: не поднесли своим родителям начатка — дэчжи. Хоть сам еще и не ел, ну так что же? — говорит Цзуру и подает от себя отцу дэчжи.

Только было хотел отведать ничего не подозревавший отец, как Цзуру быстро выхватывает у него чашку и передает мачехе. Та, сгорая со стыда, собиралась уж было отведать, как Цзуру и у нее быстро берет чашу и делает возлияние на котел со словами:

— Издавна повелось, что он, котел — главное в домоводстве. — А котел и лопнул. Полил он на таган — таган разлетелся, покропил на дымник — дымник развалился. Тогда Цзуру покропил на голову собаке, приговаривая:

— И желтый пес служит в домашнем хозяйстве! — и у собаки голова расселась надвое. Затем, с остатками в чаше он сделал так, что они сами собой разнеслись, сами собой выплеснулись в жертву его сестрице, находящейся у драконовых царей.

11

Возвращение Санлуна на родину. Цотон изгоняет Цзуру с матерью

Старик Санлун откочевал к своему улусу и расположился на краю многолюдного родного кочевья. Охотясь поблизости, Цотон-нойон обратил внимание на новое стойбище и говорит:

— Чья же это такая прекрасная белая юрта и чей этот несметный скот?

И он послал человека узнать, чье это кочевье. Когда посланный сообщил, что кочевье — старика Санлуна, Цотон-нойон со всей своей свитой, подъезжает к юрте и задает Санлуну вопрос, откуда это у него взялось такое скотоводство и настоящий дворец — белая юрта? Цзуру выступил вперед и говорит:

— Не подпилок ли ты, который не разбирает металла? Не собака ли ты, которая не разбирает родства? Разве не ты прогнал в ссылку своего старшего брата и разве не сонмы всех вышних тэнгриев и преисподних драконовых царей сжалились над ним и наделили его хозяйством?

— Тьфу, пропасть на тебя, — крикнул Цотон-нойон. — Посмотрите-ка на этого негодяя! Говорят, — продолжал он, — говорят, что семь ночных демонов-албинов хватают и пожирают в день по семисот человек, вместе с их конями, не разбирая при этом, по наряду они или без наряду, а потому поднесем-ка им в очередной оброк Цзуру вместе с его матерью! Отправляйтесь-ка вы туда сегодня оба, и пусть семь албинов сожрут сначала вас, а в следующий срок мы дадим ужо им других людей!

— Хорошо! — говорит Цзуру и смеется. А мать говорит ему потом:

— Что это, милый, что ж ты смеешься? Я думала, что родила разумного, доброго сына, но, видно, родила-то я сына скверного и никчемного. Разве не всем известно, что эти семь албинов хватают и пожирают в день по семисот человек, вместе с их конями? И разве не за тем нас посылают, чтоб нас обоих похватали и сожрали албины?

— Молчи, матушка, — отвечает Цзуру. — Ты, как женщина, не можешь понять: ведь если остаться тут, убьет дядюшка Цотон-нойон; отправиться туда — сожрут семь албинов. Разве у них не одинаков закон?

Не спеша, навьючил он на хайныка свою черную, дырявую полуюрту и тронулся вверх по балке-ущелью Больчжомурун-хоолай.

12

Цзуру убивает семерых албинов

Располагается Цзуру кочевьем у истоков Больчжомурун-хоолай. Поставил свою черную, рваную полуюрту, высек огня для матери и, сходив на охоту, вернулся с двумя семерками убитых оготона. Одну семерку он изжарил, а другую семерку сварил. Вечером являются семь албинов. У каждого спереди поперек седла — по сотне людей, а сзади поперек седла — по сотне лошадей. Цзуру выходит к ним навстречу.

— Умереть со страху, что же это такое? Зачем же беспокоишься выходить ты сам, премудрый Гесер-хан, государь десяти стран света?

— Дошла до меня про вас молва, — говорит Гесер, — молва, будто вы поедаете в день по семьсот человек вместе с конями, не разбирая, обречены вам они или нет. Потому-то и послал меня к вам на съеденье дядя Цотон. А в другой раз, говорит, представим им других людей.

— Умереть со страху, что значат эти слова твои, милостивый, премудрый Гесер-хан, повелитель десяти стран света?

— Но вы, должно быть, голодны? — говорит Гесер. — В таком случае соблаговолите остановиться в моей плохонькой юрте и отведать у меня чаю и супу-шолю.

Албины остановились, и он предложил им две семерки оготона. Но те, не съевши даже и одного оготона, стали было прощаться, как Гесер говорит им:

— Отдайте мне семь голов коней своих за одну волшебную