Мифы русского народа. Духи и демоны, ведьмы и колдуны, загробный мир и его обитатели - Елена Евгеньевна Левкиевская

записаны и судить о них мы можем только по скудным сведениям, содержащимся в летописях и поучениях, то как в начале XXI в. нам узнать, во что верили наши предки-язычники?

Дело в том, что после принятия христианства вера в высших богов сравнительно быстро выветрилась из народной памяти, уступив место христианским представлениям о едином Боге. Однако низшие мифологические существа, которыми народное воображение населило земные пространства, не были преданы забвению. Вера в домашних духов, русалок, выходящих из рек на поля в пору цветения злаков, ходячих покойников, по ночам поднимающихся из своих могил, ведьм, отбирающих молоко у коров и наводящих порчу на людей, продолжала существовать в сознании народа. Если до принятия христианства языческие взгляды на мир были одинаково характерны как для простого крестьянина, так и для великого князя, то после этого события в общественных взглядах произошли изменения. Городская знать довольно быстро усвоила христианские обряды – она крестилась сама и крестила своих детей, венчалась в церкви, хоронила покойников по православному чину. А большинство простых людей, формально приняв крещение, по существу оставались язычниками, лишь поверхностно усвоившими основы православного вероучения. Такая ситуация сохранялась на Руси в течение нескольких веков, и только к XVI в., как считают ученые, православие стало преобладать в сознании народа, не уничтожив, но лишь сильно потеснив язычество. О том, что и спустя несколько веков после крещения Руси древние языческие верования и обряды не были забыты, красноречиво свидетельствует письмо Ивану Грозному от новгородского архиепископа Макария в 1534 г.: «Во многих русских местах… скверные мольбища идольские сохранялись и до царства великого князя Василия Ивановича… Суть же скверные мольбища их: лес и камни и реки и болота, источники и горы и холмы, солнце и месяц и звезды и озера… всей твари покланяются яко богу и чтут и жертву приносят кровную бесам – волов и овец и всякий скот и птицу…»[4]

Подобная ситуация, при которой древние языческие суеверия и элементы христианского вероучения уживаются вместе, до недавнего времени в науке называлась двоеверием (в фольклористике начала XXI в. этот термин считается устаревшим). Двоеверие – условный термин. Он вовсе не означает, что у восточнославянского крестьянина было две веры и что по понедельникам он верил в Перуна и домового, а по вторникам – в Иисуса Христа и св. Николая Чудотворца. Человек, живущий в двоеверии, убежден, что св. Николай и домовой, кикимора и св. Параскева – существа одного мира. Такой человек не осознает, что св. Николай и домовой принадлежат не просто разным, а взаимоисключающим вероучениям, что поклоняться им одновременно невозможно. Однако такое мировоззрение оказалось очень устойчивым и дожило чуть ли не до наших дней. Например, в начале XX в. крестьяне не находили ничего странного в том, чтобы на Пасху «христосоваться» с домовым или лешим. Для этого во время пасхальной заутрени шли в лес с крашеным яйцом и три раза говорили: «Христос воскрес, хозяин полевой, лесовой, домовой, водяной, с хозяюшкой и детками!»

На протяжении тысячи лет соседства с православием дохристианские представления активно развивались – некоторые мифологические образы забывались и исчезали, взамен появлялись новые. Когда на основе единой восточнославянской культуры стали складываться отдельные русская, украинская и белорусская традиции, в каждой из них общее мифологическое наследие начало постепенно видоизменяться на свой лад. Кроме того, наряду с общенациональными мифами стали появляться поверья и предания, известные лишь в отдельных областях. Например, образ русалки есть у всех восточных славян, а о кикиморе рассказывают только на Русском Севере и кое-где в Белоруссии. Так некогда единая система древнерусских мифов продолжала существовать, но уже в значительно измененном и раздробленном виде.

С середины XIX в. этнографы и фольклористы начали регулярно записывать у простых крестьян поверья, сведения об обрядах и различных формах магии. За полтора века ученым удалось собрать множество записей из разных районов России, Украины и Белоруссии[5]. Сравнив их с доступными нам сегодня сведениями из древних письменных источников, исследователи увидели, что между ними есть немало общего. Вот, например, обряд, описанный датским историографом Саксоном Грамматиком в «Деяниях датчан» (конец XII – начало XIII в.). Славяне, жившие на о. Руяне (современное название – о. Рюген в Балтийском море), после сбора урожая пекли на меду огромный круглый пирог и устанавливали его в главном храме перед идолом. Жрец вставал позади пирога и оттуда спрашивал собравшийся в храме народ, видно ли его. Народ отвечал: «Видно». Тогда жрец желал всем, чтобы на следующий год его не было видно из-за пирога, т. е. урожай следующего года был более обильный и новый пирог получился такой большой, чтобы полностью скрыть жреца. На Украине подобный обряд существовал еще в начале XX века, только совершался он на Рождество в кругу семьи: на стол клали друг на друга несколько пирогов, и хозяин дома делал вид, что прячется за ними. Дети спрашивали: «А где же наш батько?» Отец из-за пирогов отзывался: «Разве вы меня не видите?» – «Нет, не видим», – отвечали дети. – «Дай Бог, – говорил отец, – чтобы и на следующий год не видели». Восемь веков, разделяющие эти два описания, не повлияли ни на структуру обряда, ни на его смысл, который заключается в том, чтобы магическими приемами обеспечить себе на следующий год хороший урожай.

Подобные примеры показывают, что ядро древнерусской мифологии все еще живо в народных верованиях, хотя и в значительно трансформированном виде. А это позволяет нам представить, какой была в древности мифологическая система восточных славян, и воссоздать те ее фрагменты, о которых ничего не сказано в древнерусских памятниках письменности. Не будет большим преувеличением сказать, что древнерусская мифология – это на 90 % реконструкция, т. е. восстановление, сделанное на основе поздних верований русских, украинских и белорусских крестьян, и лишь на 10 % – оригинальные сведения, почерпнутые у древних книжников. Но наша книга – не реконструкция древнерусской мифологии, вернее – реконструкция лишь той ее части, о которой мы не можем получить сведения другими способами. Это касается в первую очередь высших языческих богов Древней Руси, прямые представления о которых практически исчезли из народной традиции. Но низшая часть восточнославянской мифологии прекрасно сохранилась в народной памяти до нашего времени. Она представлена в книге в том виде, в каком была описана исследователями в XIX–XX вв., т. е. в ту эпоху, когда древнерусская культура уже давно распалась на русскую, украинскую и белорусскую.

В связи с этим встает важный вопрос: на каком основании мы, описывая современные украинскую, русскую и белорусскую мифологии, позволяем себе писать о них как о едином целом – это же разные национальные культуры! Да, сейчас это так, но они развились из одного корня и сохраняют наиболее важные общие черты, доставшиеся им в наследство от древнерусской