Либежгора - Рустам Разуванов

те из них, кто помоложе, дак разговаривали, чего ж нет, и не верили ни во что уже.

– Вот как.

– Да, а когда ведь деды наши жили, к ним в деревню никто просто так без нужды не ходил. Нельзя было. А кто ходил, те говорили, что старики у них и языка русского не знают.

– Языка русского не знают? Как так, они же русские?

– Да почем их знает, это ведь сейчас здесь русские, а в старину здесь, говаривают, народец жил такой, чудью белоглазой их называли.

– Чудью белоглазой? Да что это такое, у меня уже голова закипела… Да ведь нет нации такой! Есть немцы, есть англичане, есть русские, а чудь белоглазая – это что? Даже название-то какое-то странное.

– Ну дак я не знаю, кто ж теперь знает, так в старину говорили, мол, давно еще, до начала царей, здесь чудь вот такая жила. А потом ушли они.

– До начала царей?

– Ну, так поговаривали, да, что когда еще царей не было, в древние-то времена, они здесь жили, да.

– Ничего не понимаю.

– Да что тут понимать-то, россказни это ж все. Просто люди верили так. Может, и не было ведь никого.

– Баба Шуро-оу!

– Бабушка-а-а-а! – решил добавить я.

Раз. Два. Три. Четыре. Пять. Шесть. Семь. Восемь. Девять. Десять. Дятел стучит где-то. Ветерок подул. Больше ничего.

– Значит, выдумки, говорите?

– Может, и выдумки, а может, и нет, кто ж его знает. Но вон ученые-то что-то искали все тут. Мумий, видишь, в болоте да жальники все какие-то рыли.

– Жальники? Что это?

– Ну, это как кладбище, в старину такое было.

– Никогда не слышал.

– Хех, да неудивительно, оно ж, когда было-то?

– До царей?

– Хех, ну, положим, не до царей, но народ еще некрещеный все был.

– Мда, удивительные истории вы рассказываете, деда Коля, мне нравится очень такое.

– Ну, заходил бы как-нить в гости-то на чай, я бы тебе рассказал еще много чего.

– Правда?

– Конечно, мы рады будем, пока каникулы-то – заходи.

– Да я не на каникулах, деда Коль.

– Нет? А чего же?

– Да потом каникулы-то будут. Мы вот так уехали. Потому что дело-то срочное. Сами понимаете.

– Да ерунда, найдем мы твою бабушку, а потом вместе к нам и заходите на чай, чего уж, первая она, что ли, потерялась, никуда не денется. Не тайга же.

Я заулыбался. Я всегда любил таких стариков, которые и войну прошли, и многие тяготы жизни, а все равно не стали хмурыми и унылыми. И всегда были готовы пообщаться с молодежью, рассказать что-то или же, наоборот, узнать что-то новое. Такая способность не останавливаться в познании мира даже в том возрасте, когда чаще задумываешься о смерти, чем о чем-то еще, это, наверное, подвиг.

Мы продолжали не спеша пробираться через лес, периодически останавливаясь покричать бабушку и послушать, не откликнется ли. Я потерял счет времени. Два часа? А может уже прошло часа четыре? Мне еще сильнее хотелось спать. Даже холод, от которого меня уже потряхивало, не спасал. Это и понятно: сегодня мне выспаться так и не удалось. Но мне почему-то хотелось думать, что спать мне хотелось именно из-за этого леса. Такая апатия. Мне кажется, если бы я здесь заблудился, я бы даже не пытался выбраться. Просто сел бы где-нибудь рядышком, обессиленный. И стал бы ждать самого красивого сна. У меня немного болела голова. Неужели тоже из-за леса? Глупости, от такого количества информации и резкой смены ленинградского воздуха на местный могла и не только голова разболеться. Но дело не только в физических ощущениях, там было что-то еще… В конце концов, я решил не думать об этом. Я и без того слишком сильно устал, чтобы поддаваться каким-либо эмоциям, тем более после таких рассказов. К тому же, в дальнейшем я мог надеяться на то, что скрашу какой-нибудь из вечеров в гостях у своих соседей в компании дедушки Коли. И он обязательно порадовал бы меня какими-нибудь удивительными рассказами и байками, даже если все это и неправда.

А сейчас стоило все же сосредоточиться на бабушке… Но я ведь вроде и так участвую в ее поисках; разве помогло бы ей, если бы еще и все мои мысли были заняты только ею? Разумеется, нет, но мне становилось как-то неловко от осознания того, что я не всецело поглощен ее поисками и в фантазиях витаю где-то далеко, заслушавшись удивительными рассказами и небылицами, вместо того чтобы переживать и беспокоиться. Мои размышления прервал крик, донесшийся издалека – я едва смог его разобрать. Это дядя Сережа звал мою маму и тетю Таню к себе. Еще минут через десять прокричала и моя мать:

– Рома-а, иди скорей сюда, посмотри! Дядя Коля-у!

Деда Коля крикнул в ответ, и мы направились в их сторону. Судя по голосу, они явно нашли не бабушку, а скорее что-то забавное. Быть может, еще одного ежика? Хотя нет, ведь дядя Сережа кричал первым, уж он-то вряд ли стал бы звать всех для того, чтобы посмотреть на ежика. В ожидании чего-то интересного я начал обгонять деда Колю, забегая немного вперед. И вскоре взору моему открылась действительно необычная картина.

Глава 6. Эхо священной рощи

Это было дерево. Огромное дерево. Оно было почти незаметно уже метрах в пятидесяти в этом старом лесу, едва проходимом из-за бурелома, заросшем папоротником, ивняком и кустами, укрывшем всех своих обитателей хвойными ветвями вековых деревьев. Но стоило перейти невидимую черту, и оно сразу же бросалось в глаза. Оно было неправдоподобно большим. Гигант невероятных размеров. Во всяком случае, для нашего леса. Оно все ветвилось, и непостижимая древность чувствовалось в каждом его изгибе, особенно в его склоненных к земле ветвях, многие из которых по толщине превосходили соседние хрупкие ели, березы и сосны. Мы стояли впятером, молча уставившись на это дерево. Все вокруг него было пустым. В его корнях даже трава почти не росла. У корней был неприкрытый чернозем. Словно черная выжженная земля у истоков древнего зла. Хотя не могу сказать, что от всей этой картины веяло злом. Ничего подобного. Она просто удивляла и захватывала. Первым заговорил деда Коля:

– Мда, кхм, вот так дерево.

– Дуб, – констатировал дядя Сережа. – Интересно, сколько ему уже веков?

– Да бог его знает. Он от рощи, видать, остался, а тем по многу сотен лет было.

– От рощи?

– Дак была здесь раньше роща древняя, святая, тут все тоже старообрядцы ходили в нее молиться, а потом спилили все.

– Не, дядь Коль,