Предания Русского Севера - Н. А. Криничная

меньшего-то Кончаком звали, так по именам-то их и острова теперь слывут. Вот, стало быть, и живут эти три брата родные, одного, выходит, отца-матери дети, живут в дружбе-согласии; у всех топор один: одному надо — швырнул один через море к брату, тот подхватил, справил свое дело, третьему передал. Так и швырялись они — это верно! С котлом опять, чтоб уху варить, — самое то же: и котел у всех один был. И живут-то они этак год, другой, третий, да живут недобрым делом: что сорвут с кого, тем и сыты. Ни стиглому, ни сбеглому проходу нет, ни удалому молодцу проезду нет, как в старинах-то поется. Шалят ребята кажинной день, словно по сту голов в плечи-то каждому ввинчено. Стало проходящее христианство поопасываться. В Соловецкой которые богомольцы идут, так и тех уж стали грабить, что бы, кажись, баловства пуще.

А вот пришел раз старичок с клюкой: седенькой экой, дрябленькой, да и поехал в Соловки с богомольцами-то, и пристали они к Жогжину-то острову, где середний братан жил, и вышел Жожга, и подавай ему все деньги, что было, и все, что везли с собой. Старичок-то клюкой и ударь его — и убил, наповал убил. А по весне приговорился на сальный промысел — да и Колгу убил, и в землю его зарыли, да, сказывали бабы, из земли-то выходить-де стал и мертвый бы, — а лежит, мол, что живой, только что навзничь, и пугает... Долго ли, много ли думали да гадали и стали на том, что вбить, мол, колдуну, по заплечью-то, промеж двух лопаток, осиновый кол... Перестал вставать: ушел на самое дно, где три большущих кита на своих матерых плечах землю держат <...>.

Слушай! Кончак-от такой силы был, что коли сух, да не бывал в бане что ли, или не купывался — в силе стоит, с живого вола сдерет одним духом кожу, а коли попарился этак или искупался, так знай — малой ребенок одолит. Вот и полюби он попову жену и украдь ее у попа-то. Та на первых порах и смекни, что богатырь-от после бани, что лыко моченое, она и погонись за ним вдоль берега по морю до Кончакова наволока. Тут он изошел духом, умаялся — помер. Там тебе и могильцу его укажут, коли хочешь.

Максимов. Т. 1. С. 179—181; Легенды, предания, бывальщины. С. 70—71; сокращ. пересказ: Жилинский. С. 51.

247. Колга, Жижга и Кончак

Были три брата: Колга — на Соловецких островах, Жижга — на Жижгине, Кончак — здесь, по ему будто бы и наволок назван. В одном котле варили — котел друг дружке через море перекидывали; одной ложкой ели — Колга Жижге передавал, Жижга — Кончаку; одним топором рубили дрова — топор через море перекидывали. У нас тогды, у поморов, знать, парусники были, значит ето чудовище Колга подтягивал — обирал рыбу, часть брал на пропитание.

Будто бы прошел Миколай-святитель поваром на морском судне. Колга подтянул — судно подошло; он стал рыба брать — Миколаи из кубрика вышел.

— Рыба тебе не следует брать, разве твоя тут доля есь? А он:

— Ты кок — тебе дела нету.

Миколаи его ключкой хлопнул по головы — и пар вышел...

Как Жижга пропал — не помню, а про Кончака: ежли кто женятся — отбирал хозяек, сам спал. Сожительствовал с попадьей. Попадья стала выспрашивать:

— Кака тебе, — говорит, — смерть будет? Он говорит:

— Мне смерти такой не будет, а будет только смерть на парно тело...

Она хозяину то сказала, священнику, баню натопили — он пешню приготовил.

Кончак чуть не сутки парится... Священник с пешней стал перед байной, как он там напарился и вышел — его сейчас ударил пешней. И он от Байна ручья до Могилицы бежал и тут подох, вот его и зарыли... Поэтому и ручей Байным ручьем назван, и тоня названа Могилицей, а де жил — Кончаково.

Отец-то и сказывал: приезжали начальство — хотели его тело посмотреть, а пришли народом и отставили: «Нечистый дух, — чтобы не воскрес».

Зап. от Бронникова А. И. в дер. Дураково Приморского р-на Архангельской обл. в 1938 г. Н. И. Рождественская//Сказы и сказки Беломорья и Пинежья. № 66. С. 166-167.

248. Богатырь Пашко и разбойники

<...> церковь (в селе Юрома на реке Мезень. — Н.К.) строил богатырь <...> именем Пашко. Будто бы своими руками, на собственных плечах, валил эти громады одна на другую один, без посторонней помощи. Силы он был необъятной, а чтобы судить об ней наглядно, он оставил народу на память деревянную модель руки своей <...> (громадный кусок дерева, длиною в высокий рост человека, обточенный с одной стороны в подобие руки человеческой; рука сжата в кулак и кулак этот шириной своею равняется четырем, если не пяти головам взрослого человека <...>).

Пашко, уроженец соседней с юромской деревни, до сих пор называющейся именем богатыря — Пашкиной, раз пахал землю на берегу реки, в то время, когда по реке плыли сверху семь человек разбойников. У разбойников было крепкое, темное слово. Сказывали они это слово на ветер, нес это темное слово ветер на заказанное место — и стала у богатыря лошадь, как вкопанная, и не шла по полосе дальше вперед.

Не стерпел силач Пашко обиды такой, а замка от заговору, темный человек, не знает. Надо донять злых людей хитростью и мощью своей. Посылает он своего работника по берегу наследить за разбойниками, куда они придут, где остановятся, и только бы на одно место сели: на воде они сильны, не одолишь. Разбойники свернули а реку Пёзу — так работник и сказывает. Рассказывают также и другое, что Пашко не сробел, когда встала его лошадь. Он послал свое запретное слово — и лодка разбойничья стала и с места не v нулась. Да атаман был толков, знал замок и сказывал:

— Братцы! Есть кто-то сильнее меня, побежим!

И побежали. Зашел Пашко по пути за товарищем Тропою, таким же, как и он, силачом, и с его деревни, и с ним вместе повернул на лес. Нагнал Пашко разбойников на реке Пёзе. Разбойники наладились кашу варить, да видит атаман кровь в каше, пугается крепко и товарищам сказывает:

— Беда-де на вороту, скоро тот, кто сильнее нас, сюда будет!

И не успел слов этих всех вымолвить, явился и сам Пашко: одного разбойника убил, и