Автор неизвестен - Плутовской роман

Но вот брат вполне поправился. Капитан в ту пору уехал из Альмерии в столицу хлопотать о своих делах; брат сказал мне, что хотел бы повезти меня в Малагу повидаться с другой теткой, монахиней ордена святого Бернарда; не подозревая, что ему все известно, я поверила его словам и охотно согласилась, обрадовавшись предстоящему путешествию, — я эту тетку горячо любила, и она тоже относилась ко мне с большой нежностью, постоянно присылала подарки. Мы собрались в дорогу, а когда на двух резвых лошадях с двумя слугами подъехали к соседнему лесу, брат велел слугам скакать вперед, чтобы снять нам комнаты в гостинице; в сумерки мы добрались до того места, где вы, святой отец, меня нашли, и тут брат насильно стащил меня с лошади, подверг истязанию и, без сомнения, лишил бы жизни, когда бы вы не спасли меня, — гром выстрела так его напугал, что он обратился в бегство, оставив меня привязанной к дереву. Да хранит вас бог, а я, доколе жива буду, никогда не забуду этого благодеяния!

Брат Криспин принялся утешать гостью и предлагать свою помощь, в чем бы она ни потребовалась; время было позднее, и вскоре они отправились на покой, причем по уши влюбленный Криспин все размышлял о том, как бы это без скандала достичь своей цели. Руфина улеглась на приготовленную для нее постель, а Криспин устроился на другом, скрытом от посторонних взоров, ложе с превосходными простынями и подушками — он отнюдь не был склонен терзать себя неудобствами. Всю ночь он не сомкнул глаз, обдумывал, как открыть гостье свои чувства; в этих мыслях его застало утро, возвещенное певуньями-пташками окрестных лугов; Криспин поднялся, вскоре встала и Руфина; она прошла в молельню, вход в которую был из кельи отшельника, и увидала, что он, стоя на коленях, молится; услыхав ее шаги, Криспин на миг прервал молитву — ежели только он молился, — и обернул голову, едва владея собой от страсти, что терзала его с прошлого вечера; Руфина тоже умела лицемерить — она опустилась на колени и простояла на молитве больше, чем ей хотелось, ибо не была чересчур набожной. Когда Криспин кончил молиться, она последовала его примеру, и отшельник, подойдя к ней, сказал:

— Благословен господь, сестра моя во Христе! Да ниспошлет он блаженство и телу твоему, и душе, внемля моим мольбам! Скажи, создание божье, — и сколь прекрасное! — как ты провела ночь?

— Брат, — отвечала она, — благодаря вашим заботам, неплохо, хотя горести не позволили сну усладить покоем мою душу.

— Сон — одно из важнейших подспорий для человека, — сказал Криспин. — Думаю, он так же необходим, как пища; поручи все свои заботы богу, сестра моя, и твоя скорбь превратится в радость.

— Да будет сие угодно бесконечному его милосердию! — сказала она.

Оба они, выйдя из молельпи, уселись в садике, примыкавшем к лугу, и Криспин повел такую речь:

— Когда я вижу, как люди теряют покой и предаются волнениям из-за женской красоты, я, разумеется, отчасти их извиняю, ибо природа человеческая требует своего и необоримо влечет нас к тому, что доставляет наслаждение взору, — тем более когда предмет сей являет собою один из лучших образцов, в коем величие господне позволяет нам предвосхитить облик красы небесной, присущей ангелам. С той поры, как я в возрасте невинности удалился от мира, я избегаю глядеть на красивых женщин, ибо знаю, что сие для меня весьма опасно, — я на опыте убедился, что, коль загляжусь на красавицу, душа моя приходит в смущение; такими сетями уловляет сатана людей, его чуждающихся, дабы сделать нас своими рабами. Сие говорю я к тому, чтобы вы поняли, какую жертву принес я, предложив вам свой кров, — ведь лицо ваше представляет величайшую опасность для моей души, ибо прелестью своей очаровывает ее и покоряет; да не удивят вас эти слова, противоречащие моему сану, — я человек и, на миг забыв о нем, должен вам высказать все.

Лицо его зарумянилось как бы от стыда — которого в помине не было, — Руфина тоже постаралась изобразить смущение; только этого она и ждала, случай сам подставлял ей свой хохол, энкомьенду, которая в сем воинском ордене представится.

Дон Педро продолжал доблестно сражаться, пока с неприятелем не был подписан мир на один год; это обстоятельство, а также весть, что его старший брат скончался, побудили его просить дозволения возвратиться на родину, где осталось двое детей брата и сестра, нуждавшиеся в его присутствии; детям требовалась опека, сестре — поддержка в устройстве ее судьбы.

В Вильяфранку дон Педро прибыл, когда его сестра уже две недели гостила у тетки со стороны отца, увезшей ее к себе в Вальядолид, где тогда находилась столица, — тетка эта была намерена завещать Бланке все свое имущество, чтобы девушка имела приданое.

Сразу же по приезде на родину дон Педро начал приводить в порядок имущество, оставленное покойным братом, и когда все дела были улажены и оба племянника поручены надзору пожилого родственника, дабы тот смотрел за их воспитанием, дон Педро решил съездить в Вальядолид повидаться с сестрой и стал готовиться к отъезду. Но случилось так, что, оказавшись однажды на главной площади Вильяфранки, он увидал там большую толпу, сопровождавшую к гостинице, что стояла на площади, двое носилок; в одних, впереди, несли почтенного кабальеро, а следом за ним — даму, чья красота и роскошный наряд вызвали восхищение у всех, кто ее видел, особенно же у дона Педро; не в силах отвести взор от красавицы, он прикрыл плащом лицо и, забыв обо всем на свете, последовал за носилками, не заботясь о том, что подумают люди; у гостиницы дама сошла на землю, и если красота ее лица привела дона Педро в восторг, то не меньше пленили его стройность ее фигуры и изящество прически; словом, он был очарован и не мог успокоиться, пока не разузнал подробно, кто эта красавица, столь быстро победившая его сердце и взявшая в плен его свободу; с этой заботой он справился быстро, да только навлек на себя новые, еще более мучительные, — дождавшись, пока на площадь вышел из гостиницы один из двух слуг, что сопровождали приезжих, дон Педро смиренно и учтиво спросил, кто этот седой кабальеро и куда направляется; на что слуга, так же учтиво, сказал ему следующее!

— Любезный сеньор, кабальеро, о котором выспрашиваете, мой господин, имя его маркиз Родольф; он знатный вельможа, прибывший из Германии в Испанию послом от августейшего императора и направляющийся ко двору вашего короля вместе со своей дочерью, прекрасной Маргаритой, которую намерен выдать замуж за своего племянника Леопольда, находящегося в Вальядолиде. Юноша этот, отличающийся доблестью и многими другими достоинствами, решил в расцвете молодости повидать свет и с таким намерением покинул Германию; в сопровождении четырех слуг он объездил всю Италию, Францию, Англию и остановился в Испании, которая привлекла его благодатным климатом и любезностью ее сынов; поселившись в вашей столице, он живет на широкую погу со множеством слуг, обласкан его католическим величеством и любим столичной знатью, ибо щедрость и приятное обхождение пленяют сердца всех. О браке Леопольда с сеньорой Маргаритой велись переговоры еще в нашу бытность в Германии, а когда маркиза, моего господина, удостоили сана посла, дело было почти решено, и сам император настаивал на этом союзе; путешествие наше оказалось трудным, на море нас застигла страшная буря, и мы не раз были на краю гибели. Тогда маркиз, человек богобоязненный, дал обет — ежели господь избавит его от этой опасности, вняв заступничеству славного патрона Испании, которого маркиз весьма чтит, он, маркиз, обещает посетить святилище, где покоится тело святейшего праведника. Мы прибыли в Вальядолид, маркиз, отдохнув две недели, пока состоялось обручение Леопольда и Маргариты, пожелал исполнить свой обет и отправиться в Сантьяго. Леопольд с нами не поехал, считая это неудобным; он остался в Вальядолиде и ждет гонца из Рима с разрешением на брак, так как он и Маргарита — двоюродные. Вот и все, что я могу ответить на ваш вопрос.

Дон Педро поблагодарил слугу за эти сведения и, предложив свои услуги в случае какой-либо надобности, простился с ним.

Разговор происходил под вечер; когда они, беседуя, прогуливались по площади, было уже темно, и слуга не мог разглядеть лица дона Педро, который старательно прикрывался плащом.

Влюбленный кабальеро ушел, сильно опечаленный тем, что узнал о предстоящем и решенном замужестве красавицы, — эта печаль да вспыхнувшая в нем страсть не давали ему покоя.

Он решил в тот же вечер посмотреть из укромного места на маркиза и его дочь, для чего прибег к помощи хозяина гостиницы, — тот спрятал его в таком месте, откуда он смог вволю наглядеться, что еще подлило масла в огонь. На другой день маркиз уехал, и дон Педро больше не видел прекрасную Маргариту, так как еще накануне, поразмыслив о своих терзаниях и задумав некую хитрость, решил, что ни в коем случае его не должны видеть днем ни маркиз, ни Маргарита, ни кто-либо из их слуг.