Автор неизвестен - Плутовской роман

Не отринувшая оных,Через дебри продираясь,Множила умалишенных.Школа преподать готоваУйму «точных» указаний,И заметьте — ложью пахнетОт придуманных названий:Плотный, редкий и летучий,Твердый, мягкий, форма, взвеси,Дух, материя, осадкиИ рецепты чистой смеси…Есть еще, чтоб вас морочить,— Иты, — оты, — еты, — аты,Тальки, окиси, магниты,Щелочи и силикаты.Словно духов заклиная,Кличут соли с умным видомИ коагулум, и дажеБаурат, хильипингидум!Ртуть зовут (свою надежду,Что должна осыпать златом)Кто — фавоньем, кто — меркурьем,Кто — экватом, кто — евфратом…Серебро — луной, царицей,Щедро наделенной властью,Обжигающей, чернящей,Словом — женской ипостасью…Вы же, чтоб добиться толкуОт вещей таких, упорноЖизнь проводите с мехами,Вечно жаритесь у горна,Мир ваш — это сита, ступки,Перегонный куб, решетки:Собеседники — кастрюли,Колбы, миски, сковородки…Ваши лица прокоптилисьИ ожоги вам — награда,Вы, ей-богу, пострашнееМерзостных исчадий ада.То, что вас, глупцов несчастных,Даже злые кары этиНе спасают от безумья —Мне всего чудней на свете.В этой призрачной погонеРазума вконец решаясь,Проживая закладные,Безнадежно разоряясь,Вы становитесь беднееПобродяжек нищей рати,Грамматистов и поэтов.(А меж них так мало, кстати,Тех, кому нужны карманы!)Вот и вы, отвергнув разум,Ради выдумок и бреднейРасточаете все разом.Ты, Октавио, столь пылок,Сколь и алчен! Только тщетны —По заслугам — жар любовныйИ мечта про клад несметный.Впрочем, тот, кто это пишет,Сам алхимик не из худших,Если смог из слов порожнихНачеканить денег кучи!Так что философский каменьНе сравнить с наградой царской,Приносимой ловкой плутнейПополам с лукавой лаской!Я своей добился цели,И красотка — нет, не промах,А глупца глупей не сыщешь,Чем алхимик во влюбленных!Вот нетронутые горны,Перегонный куб и колбы,Но рецепт, как делать деньги,Мы берем с собой (еще бы!).Мой совет: коли сумеешь,Отыщи себе тетерю,И обманутый, возможно,Возместит тебе потерю,Ибо, меченные гербомКороля, свои монеты,Ты — ручаюсь! — не увидишьБольше до скончанья света.

Долго читал обманутый генуэзец эти сатирические стихи, оставленные ему сбежавшими гостями; что они-то и совершили покражу, у него хватило догадки понять, но как их отыскать, он не мог придумать. Ночь он провел прескверно, что без труда поймет всякий разумный читатель, — каково это быть накануне банкротства, без средств оплатить счета, да еще сознавать, что ты обманут и обобран. Все же он не терял надежды, что найдет в Кордове свои сокровища невредимыми и сумеет настигнуть похитителей. Всю ночь он ворочался в постели, терзаясь не из-за любви к плутовке Руфине, — пропажа денег полностью излечила его от страсти, но из-за самой этой пропажи и стыда, что его провел бессовестный мошенник; тут-то проклял он свои занятия химией, хотя ему бы следовало благословить случившееся, ибо коварная проделка гостей навсегда отбила у него охоту продолжать опыты. Едва забрезжил день, Октавио, мигом поднявшись, поспешил в город к хранителю его добра, узнать, побывал ли там Гарай; тог сказал, что да, Гарай у него был и забрал все, что хранилось, а он, мол, поступил согласно распоряжению Октавио вручить Гараю, что тот потребует. Генуэзец с горя так и обмер, потом стал бесноваться и вопить — когда бы хранитель его ценностей не знал причины, то мог бы подумать, что он рехнулся. Добрый этот человек постарался утешить Октавио и посоветовал чем скорее заняться поисками преступников; генуэзец, не жалея денег, сделал все возможное, по всем дорогам были разосланы комиссары с описанием примет; однако Гарай и Руфина избрали направление настолько необычное, что никому и в голову не пришло, где их искать; комиссары возвратились в Кордову ни с чем, только стребовали с Октавио плату за труды, и ему, обокраденному, пришлось еще на это раскошелиться.

Вскоре по городу распространился слух, что генуэзец, получив еще один счет к оплате, предпочел улизнуть и сбежал в свою Геную с остатком денег и ценностей, оставив всех кредиторов при пиковом интересе — теперь им не с кого было спрашивать долги, не у кого требовать оплаты векселей. Так обычно кончают те, кто с небольшим капиталом берется за чересчур большие дела, надеясь, что в случае чего сумеет спастись бегством.

КНИГА III

Без отдыха гнали Гарай и Руфина лошадей по глухой дороге в Малагу; не одну ночь провели они, не заезжая в селение, ибо страшились попасть в руки правосудия, с основанием полагая, что генуэзец приложит все силы, дабы их разыскать; наконец они решили, что предосторожности можно уменьшить, только не следует останавливаться в селениях. Гарай, правда, заглядывал в деревни, чтобы запастись провизией, но так как погода стояла теплая, на ночлег они располагались под открытым небом.

Однажды вечером, на закате, путники приблизились к лесу — небо заволокло тучами, и они боялись, как бы не угодить под ливень и град, которыми угрожали долгие и оглушительные раскаты грома; страх загнал их в самую чащу, под сень густой листвы, где они надеялись найти укрытие от проливного дождя, обрушившегося с небес вместе с крупным градом. Но такой же страх побудил искать приюта в лесу еще кое-кого, и люди эти расположились поблизости от того места, где устроились Гарай и Руфина. Звук голосов привлек внимание Гарая; тихонько подкравшись к беседующим и спрятавшись за ветвями, он стал прислушиваться.

Беседовали три человека, и когда Гарай подошел, один из них держал такую речь:

— Ежели этой ночью, друзья мои, не прояснится, не видать нам удачи в задуманном деле — дождь льет как из ведра, он помешает нам осуществить наш замысел.

— Да, это верно, — молвил другой, — и отшельник в келье у холма понапрасну будет нас ждать, чтобы помочь спрятать добычу.

Человек каких мало, — сказал третий. — Монашеский его плащ служит прикрытием и для наших воровских дел; просто диво, как он сумел покорить сердца тех, кто предоставил ему эту келью.

Он так ловко прикидывается, так умело лицемерит, что хоть кого проведет, — заметил первый. — Ухитрился прослыть праведником во всем этом крае, будучи самым отъявленным плутом, которому равного не сыщешь.

— Я знаю его уже двенадцать лет, — сказал второй, — все эти годы он укрывает краденое, и так ему везет, что он ни разу ещо не переступил порога тюрьмы, хотя другие попадаются на первой же краже.

— Он всем нам благодетель, а его келья с подвалом, что он устроил под ней, отличное хранилище для нашей добычи, — молвил третий. — Славное обтяпали мы дельце позавчера, такой крупной кражи в этом краю никогда не бывало — больше полутора тысяч золотых эскудо отхватили у торговца окороками.

— Ежели погода улучшится, — снова сказал первый, — обещаю, что заработаем еще больше.

Тут они принялись толковать, как получше взяться за это дело, а Гарай ни слова не упускал — край этот был ему хорошо известен, каждый уголок знаком, знал он и отшельника, только до сих пор считал его святым мужем, не предполагая, что он занимается такими делами и что его келья — воровской притон.

Затем Гарай вернулся к Руфине и пересказал ей подслушанный разговор грабителей; оба они притаились, желая лишь одного — чтобы лошади не зашумели и не выдали их; задумав новое воровство, они все же не хотели терять то, что уже приобрели. Им повезло — лошади стояли тихо, небо прояснилось и грабители отправились свершать свое черное дело; слыша, что они удалились, Гарай и Руфина поехали к ближайшему трактиру, где заночевали и пробыли весь следующий день; там они обсудили, что делать дальше (о чем будет рассказано), — беседа грабителей навела их на мысль учинить еще одну покражу; итак, обо всем договорившись, они направились к келье у холма, где обитал брат Криспин, — как его называли с тех пор, что он сделался отшельником, — а иначе — Косме Злодей, по его прозвищу среди воровской братии.

Руфина хорошо разучила свою роль: Гарай привязал ее к дереву, росшему у подножья холма, вблизи кельи, и она принялась громко стенать и вопить:

— Неужели никто не сжалится над несчастной женщиной, которую хотят лишить жизни? Небо, смилуйся надо мною и покарай оскорбителя моей невинности!