Сочинения великих итальянцев XVI века - Макиавелли Никколо

Цель тела — полезное и приятное, к чему оно постоянно стремится; поэтому весьма часто, если не всегда, оно ищет земных и чувственных вещей, ими питается и в них по мере сил обретает удовлетворение; в то время как душа, чья цель — великое и совершенное благо, никогда не ищет покоя в мирских благах, ибо они не истинно благие, а лишь кажутся таковыми, благодаря какому-нибудь наслаждению или пользе, которые в них заключены. Кроме того, мирские блага не всегда хороши или не всегда кажутся хорошими, но когда да, а когда и нет, в зависимости от того, испытывают ли в них нужду; тем не менее, поскольку душа удивительным союзом связана с телом, ее иногда сбивают с пути чувства, принадлежащие телу, и она пускается в погоню за мирскими благами. Тогда с ней происходит то же, что и со странником, о котором пишет Данте;5 он идет по новой, неизвестной ему дороге и всякий дом вдалеке принимает за постоялый двор, когда же добирается до него и обнаруживает, что это не так, то обращает взор на другой дом, покуда не придет к настоящему постоялому двору. Так и душа, проходя по пути земной жизни, ищет себе удовлетворения в том, что имеет лишь видимость блага. Но как только она достигнет того или иного и увидит, что это не настоящее, то обращает мысли к другому, покуда не придет к своей совершенной и истинной цели. От различия в природе и целях души и тела рождается многообразие человеческой деятельности. Отсюда берет начало ненасытность людей, ибо никто не доволен собственным жребием, и каждый восхваляет лишь то, чего не имеет. В этом причина, почему у нас столь много неодинаковых понятий и разнообразных мыслей. Это каждому хорошо знакомо по собственному опыту, когда он на досуге иногда размышляет и сам с собой разговаривает, воображая тысячи чудес и строя тысячи воздушных замков. Их так много и они столь многообразны, что если бы мы могли их увидеть воочию, нисколько не сомневаюсь, что помимо огромного удовольствия и удивительного наслаждения, которые мы от этого получили бы, мы извлекли бы также и немалую пользу, в чем, без сомнения, сможет убедиться каждый из вас при чтении настоящих Бесед, каковые суть не что иное, как некоторые причудливые фантазии, которым предавался сам с собой Джусто, бочар из Сан Пьер Маджоре, умерший года два назад, человек безусловно очень простой, но, несмотря на свою неученость, за весьма долгую жизнь приобретший немалый опыт и великое благоразумие. А поскольку он имел обыкновение часто беседовать сам с собой, подобно многим другим, его племянник, нотарий мессер Биндо, который спал в соседней комнате, отделенной лишь дощатой перегородкой, не раз слышал, как тот сам с собой разговаривает на два голоса, подобно человеку с фантазиями в голове, потерявшему сон из-за старости, — так вот племянник не раз это слышал, столь необычное явление ему понравилось, и он решил все это сохранить. Он принялся наблюдать и слушать и в конце концов записал услышанное, введя в качестве собеседников Джусто и его Душу, что вы со всей очевидностью увидите в нижеследующих Беседах, которые были у него тайком переписаны и вместе с другими его вещицами попали в мои руки, а поскольку они показались мне весьма разнообразными и способными, помимо наслаждения, доставить немалую пользу, я решил поделиться ими со всеми вами. Однако многим покажется, что их стиль слишком низкий, бессвязный и неприятный, ибо сегодня ухо стало более чутким и повсюду теперь больше знатоков. Кроме того, в Беседах высказывается много мнений, несколько расходящихся с истинными положениями наук, а что еще хуже, там слишком дерзко критикуются люди, большей частью весьма почитаемые благодаря своему благородству и доблестям. И тем не менее я не захотел ни в чем изменить Беседы, будучи уверенным, что вы правильно рассудите: от человека столь низкого происхождения, подвизавшегося в ничтожном ремесле, благодаря которому он имел дело и беседовал лишь с себе подобными, нельзя требовать лучшей манеры и красивых периодов, ведь материя его Бесед пестра и многообразна, фантазии отвлеченны и оригинальны, и не может он говорить согласно правилам, ибо знает лишь то, чему научила его природа и те люди, с кем он имел дело, а также то, что он вычитал из нескольких книг на вольгаре или слышал в церкви от проповедников. Нужно его также извинить за самонадеянные упреки многим ученым и большим людям, принимая во внимание, что это объясняется его справедливым негодованием на них, ибо он слышал, как они хулят наш язык, а также не забывая, что сам он стар, — а ведь старики вечно почитают себя за мудрецов. И кроме того, он вряд ли полагал, что может быть услышан.

Беседы перед вами, взыскательные читатели, в том самом виде, как их записал мессер Биндо, и вы дождетесь еще других, если только мне удастся заполучить его записки, как мне обещал тот, кто выкрал у него эти. Соблаговолите прочитать их со снисходительностью, не ища в них того, чего там вовсе нет. И заклинаю вас во имя тех стараний, которые я приложил, чтобы выпустить их в свет: если вы вдруг услышите, что Джусто жалуется на меня или почитает себя оскорбленным, потому что я опубликовал то, что он, возможно, хотел скрыть, передайте ему мои извинения и, выступив в мою защиту, убедите его, что ни он, ни кто-либо другой не должен придавать значение личной обиде, если при этом может извлечь удовольствие и пользу бесчисленное множество людей. Живите радостно и счастливо.

БЕСЕДЫ ДЖУСТО, БОЧАРА ИЗ ФЛОРЕНЦИИ, СОБРАННЫЕ ЕГО ПЛЕМЯННИКОМ МЕССЕРОМ БИНДО

ДЖУСТО И ЕГО ДУША Беседа третья

Душа. Ну что, Джусто, сегодня и пение петуха не смогло тебя разбудить? День уже, а ты все спишь: разлегся и не отвечаешь. Что это такое?

Джусто. Полно, мне не хочется на тебя сердиться.

Душа. Как? Может быть, ты недоволен, что я не дала тебе поспать, а?

Джусто. Да нет. Спать мне больше не хочется, но мне жалко, что ты меня разбудила: это был такой милый и прекрасный сон, какого я в жизни не видел.

Душа. Что же это было?

Джусто. Мне трудно тебе описать. Это не был сон без начала и конца, какие мне обычно снятся, — начинаются с одного и кончаются совсем другим. На этот раз я видел себя спокойным и невозмутимым; я обдумывал наши последние беседы. И вот что хочу тебе сказать: то, чего я никак не мог вчера понять, во сне мне вдруг стало ясно: ну, помнишь, вчера я никак не мог уразуметь, что такое пустота. Тут мне припомнилось: иной раз, когда я пробуравливал полную бочку, вино у меня никак не выливалось, если сперва я не откупоривал затычку. А ведь мне никогда даже в голову не приходило, что причина та, о которой ты сказала: если воздух не займет объем того вместилища, откуда вылилось вино, то бочка окажется пустой, а это противоречит порядку в природе. Скажу больше: теперь я понял, каким образом однажды обманул моего приятеля, водолаза по профессии, один наш флорентиец, который выиграл у него несколько рыб, проведя больше времени под водой. Послушай, как было дело. Этот флорентиец сказал, что будет держать на голове кадушку с двумя ручками, объясняя это тем, что под водой у него-де болит голова; а водолаз, не заметив мошенничества, согласился. Тогда мой флорентиец надел эту кадушку вверх дном себе на голову и просидел так некоторое время, пока не вышел воздух, скопившийся в кадушке. Вода туда не входила, как это бывает и со стаканом, который опрокинутым погружают в воду, — поэтому флорентиец смог продержаться под водой, сколько хотел, не замочив даже губ. Вот что я уразумел сегодня во сне.

Душа. А как ты думаешь, кто тебе внушил этот сон? Раз уж ты называешь это сном.

Джусто. Откуда мне знать? Тот же, кто внушил мне и все другие сны, которые я видел в этом году.

Душа. Нет, Джусто. Этот сон внушила тебе я сама, а другие рождаются от иных моих, более низких свойств и способностей, которые представляют тебе во сне образы вещей, запечатленные воображением в крови посредством чувств, и поэтому ночью часто снится то, что человек видел днем. А когда кровь возбуждена, сны еще странней и запутанней, в чем ты, конечно, мог убедиться на собственном опыте, когда бывал болен и тебя донимала лихорадка или когда хмелел, — ведь сам знаешь, что ты любишь выпить и всегда предпочитаешь хорошее вино.