Галантные дамы - Пьер де Бурдей Брантом

бой маврам, превосходившим его числом и силой в три раза, – и все по внушению и настоянию неких иезуитов, ссылавшихся на необоримость Божьей помощи и поддержки, ибо Всемогущий одним взглядом своим способен стереть все живое с лица земли, если дольний мир его прогневит; хотя, не спорю, сия максима как нельзя более справедлива, однако же не дело поддаваться искусу и злоупотреблять расположением Всевышнего, ибо Ему ведомы тайны, сокрытые от нас. Многие потом оправдывали тех иезуитов, говоря об их благих намерениях, – и сему можно верить; однако другие утверждают, что они были подкуплены и перетянуты на свою сторону испанским королем, желавшим погубить того молодого и отважного властителя, горевшего воинственным пылом, чтобы распространить свою власть над его землями, как впоследствии и произошло. Как бы то ни было, оба просчета совершены были людьми, желавшими повелевать войском, но незнакомыми с тонкостями военного ремесла.

Вот почему великий герцог де Гиз, некогда обманувшись в своих расчетах на победы в Италии, потом часто говаривал: «Я почитаю Церковь Господню, но никогда не решусь на завоевательный поход по слову и заверению священнослужителя», – намекая на папу Караффу, получившего имя Павла IV, не сдержавшего клятвенных торжественных обещаний помочь ему в том предприятии; либо на брата своего, кардинала, отправившегося перед тем в Рим – именно чтобы прощупать истинные намерения Святого престола и заручиться обязательствами, – а после легкомысленно подтолкнувшего герцога отправиться к Неаполю. Но может статься, что упомянутый выше господин де Гиз имел в виду и того и другого, ибо, как я слыхал, он неоднократно повторял подобные слова в присутствии своего братца-кардинала – и то был камешек в его огород, поскольку его преосвященство, услыхав их, сильно гневались, хотя и не подавали виду… Я слишком распространился по далекому от моего предмета поводу, но уж больно все пришлось к месту.

Вернемся же к нашей королеве Марии. После такого несчастья, приключившегося с ее коронованным супругом, она осталась вдовой, будучи юна и прелестна собою, как свидетельствовали многие, видавшие ее тогда, а также написанные с нее портреты, из коих явствует, что она была прекрасна и не имела никаких недостатков – разве что чуть-чуть великоватый и полноватый рот, часто встречаемый у австрийцев; хотя она происходила не из Австрийского дома, с коим ее не связывали никакие родственные узы, а из Бургундского. По сему поводу одна дама, бывшая при тогдашнем дворе, рассказала мне примечательную историю: однажды королева Элеонора, проезжая через Дижон, направилась говеть в тамошнюю картезианскую обитель и посетила почтенные могилы своих предков, герцогов Бургундских; она полюбопытствовала открыть их склепы и поглядеть на славные останки, ибо многие короли произошли оттуда. Иные так прекрасно сохранились, что она смогла различить черты лиц и между прочим очертания губ и внезапно вскричала: «Ба, я-то думала, что рты у нас от австрийцев, но теперь вижу, что мы унаследовали их от Марии Бургундской и других наших предков-герцогов из этого рода. Если еще увижу брата моего, императора, – не премину рассказать про то и ему». Поведавшая мне это дама уверяла, что слышала ее слова собственными ушами, и добавила, что такое открытие доставило названной королеве живейшее удовольствие, и недаром: Бургундский дом стоит Австрийского, ибо ведет свой род от одного из отпрысков французского рода, Филиппа Смелого, от коего унаследовал немалые богатства и достоинства, не говоря об отваге, поскольку не упомню, чтобы какая иная благородная ветвь дала бы подряд четырех великих и знаменитых властителей, сравнимых с герцогами Бургундскими. Конечно, меня могут упрекнуть, что мысль моя частенько уклоняется в сторону, но да простится этот грех мне, не поднаторевшему в искусстве писать толково и ладно.

Итак, королева Мария Венгерская была хороша собой, приятна и любезна, хотя в чертах ее сквозило что-то по-мужски грубоватое; однако на ложе любви это ей не вредило, равно как и на поле брани, и в иных делах, какие выпадали на ее долю. Брат ее, император, признавал за ней немалые достоинства и призвал к себе, поручив ей то же, что до нее Маргарите Фландрской – принцессе очень умелой и благоразумной, способной, правя в Нидерландах, мягкостью добиваться большего, нежели иной жестокими строгостями; а посему, пока она была жива, король Франциск не обращал оружия против ее провинций (хотя английский монарх и подвигал его к этому), уверяя, что не желает чинить обиды столь достойной принцессе, так расположенной к Франции; да к тому ж хотя мудрой и благоразумной, но при всем том несчастной, ибо с повторным замужеством у нее не заладилось: сначала не состоялся ее брак с королем Карлом VIII – и после обручения ей пришлось возвратиться домой к отцу, – затем, едва успев на ней жениться, умер ее второй супруг, Иоанн, сын короля Арагонского, оставив вдову беременной; но младенец тоже погиб почти тотчас после рождения; не много пользы принес и третий союз – с герцогом Филибертом Савойским, не давший потомства; недаром на фамильном гербе герцога красовался девиз: «Fortune infortune, fors une» (И доля – доля, и недоля – доля). Она покоится вместе со своим супругом в прекрасном и величественном монастыре в Бру, недалеко от городка Бург, что в Брессе; я видел ее могилу.

Так вот, эта королева Венгерская очень помогла императору, ибо он был один. Конечно, у него еще имелся брат Фердинанд, римский король, однако у того хватало своих забот: ему угрожал сам великий султан Сулейман. А на руках у императора оставались еще итальянские дела, бывшие тогда в большом беспорядке; и немецкие, тоже отнюдь не в лучшем состоянии из-за турецкой и венгерской угрозы, да, сверх того, еще испанской (когда в Испании поднялся мятеж в правление господина де Шьевра); не говоря уже о том, что его беспокоили Индия, Нидерланды, Берберия и Франция – самый большой груз, тяготивший его плечи. Одним словом, чуть ли не половина целого света не давала ему покоя. А посему свою сестру, любимую им более прочих близких, он сделал верховной правительницей всех Нидерландов; там-то она прослужила ему верой и правдой двадцать два или двадцать три года; и уж не знаю, как он сумел бы обойтись без нее. В силу этого он безмерно доверялся ей в делах своего правления и, даже будучи сам во Фландрии, во всем сносился с нею, когда дело касалось подвластных ей земель; да и совет тогда собирался при ней и под ее началом – при всем том гостить у нее император любил и частенько к ней наведывался. Впрочем, также верно, что правительницей она была весьма искусной и оповещала его