Книга о Граде женском - Кристина Пизанская

и я оснастила его цитатами и сносками, которые показывали: я читаю современную аналитику, как политическую, так и феминистскую; я слежу не за верхами медийной повестки, а за настоящими событиями философии и искусства; я все делаю на глубине. Я работала всю ночь, проявляя сосредоточенность, трудолюбие и самоотверженность. Оставалось отточить рукопись и сдать ее.

Было два часа дня, и я подумала, что нужно сделать чай, потому что стало клонить в сон. За окном шел густой снег, какого не знает современная Франция, а в XV веке, говорят, у них были холодные зимы. В «Роскошном Часослове герцога Беррийского»[76] февральские пейзажи укрыты сугробами, — он создавался как раз через несколько лет после «Книги о Граде женском». Кажется, и Кристина что-то писала по заказу этого герцога, а художники-братья Лимбурги[77], авторы миниатюр к часослову, умерли от чумы…

Открыв глаза, я вдруг поняла, что стемнело. Неужели проспала рабочий день? Но нет, кажется, я была не дома. Света не было, но не было и окон. Я сделала шаг, привыкая к темноте. Стояла я в длинном зале с едва различимыми узорами на полу и высокими колоннами, по-видимому, в подземелье. Ну конечно. Я на какой-то станции московского метро, видимо, первой или второй очереди строительства, судя по неровностям мраморного пола. Но почему нет света?

Тут от стен из разных концов зала отделились три фигуры, и мягкий свет ниоткуда материализовался и издали осветил их. Тогда они стали приближаться, но как будто не делали шагов, а неспешно и грозно плыли в воздухе. Я почувствовала страх, но в то же время и некое тепло узнавания. Да, мне казалось, я знаю их, как если бы видела в букваре.

Теперь я видела ясно. Это были скульптуры из потемневшего золотистого металла, но вдруг свет падал иначе, и они казались мраморными. Три грации, три парки, три летчицы-рекордсменки. Шлемы ли были у них на головах?

— Кто вы? — спросила я.

В ответ все трое заговорили, и их металлические голоса текли плавно, потрескивая, как старое радио.

«Не бойся, дитя, — отчетливо и сурово сказали статуи. — Мы явились сюда не причинить тебе вред и неприятности, но утешить тебя, сжалившись над твоим невежеством. Ты пытаешься сделать выбор, который не имеет смысла, ищешь умолчания, которых нет, и сама не знаешь, на что опираться».

«Мое имя — Воительница, — сказала первая. — Взгляни, в моих руках Весы правосудия, и иногда меня зовут дамой Правосудие. Ты видишь мои портреты на этих мозаиках, это я — Парашютистка, я — Партизанка, я — Летчица, я — Блокадница, я — Снайперша, я — Член ЦК, я — Заместитель Министра. Говорят, что теперь нет женщин во власти, но разве сама идея политики сдерживания — не женская? Это я взвешиваю, какая страна будет разделена на части. Это я не даю правителям-мужчинам взорвать атомную бомбу».

«Мое имя — Архитектор, — заговорила вторая статуя. — Взгляни, в моих руках стальная линейка, с помощью которой я проектирую города, отмеряя необходимые метры для каждой ячейки общества. Это я — Здравоохранение, я — Образование, и я — дама Праведность, Учительница и Заслуженный Врач, которую мои враги, принижая, называют Уравниловкой и Бюджетницей. Ты знаешь, что благодаря мне течет по трубам отопление, открываются школы и тюрьмы, и я благожелательна ко всем, но сурова, как и подобает моему статусу хозяйки».

Тогда третья фигура подняла свою правую руку и направила на меня зеркало, которое вспыхнуло, как северное сияние.

«Я Дева Свободы, — сказала она, и мраморный зал наполнился ветром. — Меня называют Музой, Аллегорией и Революцией, а злые языки — Богемой, ибо я ничего не сдерживаю и ничего не охраняю. Однако я единственная действую по своему усмотрению, потому что я само Созидание и Творчество, и все, что я имею — бездонное зеркало моего сознания. Знай, я — дама Разум».

«Ты должна знать одно, — заговорили все трое, и их голоса соединились в симфонию былых времен. — Тебе не обязательно выбирать между нами, потому что мы все — части твоей памяти, но ты не сможешь действовать из одного только благоразумия. Тебе нужно воображение, и только тогда ты перешагнешь исторический порог университетов прошлого века, гендерной и всякой другой теории. Взгляни в это зеркало, и тогда — …»

Но видение рассеялось, и я увидела, что никакого черновика нет. Передо мной лежал чистый лист — и он был засыпан снегом.

Надежда Плунгян, историк искусства, лауреат премии Андрея Белого

Книга первая

I. Здесь начинается Книга о Граде женском. Первая глава повествует о том, каким образом и по какой причине она была создана

По обыкновению своему и, согласно распорядку, который определяет ход моей жизни, а именно неустанные занятия свободными искусствами, я сидела однажды в комнате, окруженная многочисленными книгами, посвященными всевозможным предметам. Пытаясь охватить умом всю тяжесть мысли прочитанных мною авторов, я подняла глаза от книги, решив на время оставить утонченные размышления и предаться отдыху, чтобы развлечься чтением поэтов. Исполненная этим намерением, я оглянулась вокруг себя в поисках какого-нибудь небольшого сочинения, и вот случайно попалась мне под руку одна книга, которую, среди прочих, мне одолжили. Открыв ее, я увидела, что называется она «Жалобы Матеолуса». Это вызвало улыбку на моих устах: хотя я и не читала этой книги, но от многих слышала, что она более прочих книг восхваляет женщин, и посему я решила с ней ознакомиться для своего удовольствия. Однако я не погрузилась в чтение: моя добрая матушка позвала меня к столу, ведь приближалось время ужина. Отложив на время книгу, я решила вскоре к ней вернуться.

На следующий день, вновь вернувшись к своим занятиям, я не забыла о намерении обратиться к книге Матеолуса[78]. Я приступила и немного прочла, но сюжет книги показался мне весьма неприятным для тех, кто не любит сплетни, и не содействующим ни нравственному назиданию, ни добродетели, а взяв во внимание еще и ее непристойность, я полистала книгу, прочитала конец и быстро перешла к другим занятиям, более возвышенным и полезным. Однако чтение этой книги, хоть и лишенной какого бы то ни было авторитета, породило во мне мысли, потрясшие меня до глубины души. Поэтому я стала размышлять, какие мотивы и причины побуждают такое количество разных мужчин: клириков и представителей других сословий — рассуждать в речах