Жизнеописание султана Джалал ад-Дина Манкбурны - Мухаммад ан-Насави

ал-киссадар[468]. Ал-киссадар — это тот, кому подают заявления с просьбами и жалобами на протяжении всей недели, и он, собрав, их, передает к месту /124/ рассмотрения в ночь на пятницу, когда султан отводит время для этого, и получает [от султана] ответы на них. У них это была высокая должность. Его сын Баха' ал-Мулк Хаджи[469] замещал его в качестве вазира в Дженде. Этот Наджиб ад-Дин сопровождал султана [Мухаммада] и служил ему в этой должности в те дни, когда султан был еще командующим войском в Хорасане[470]. Эта должность дает высокое положение и выгоду — при обеспеченном спокойствии и непрерывно поступающих доходах.

И вот, когда Фахр ад-Дину удалось занять должность мустауфи в Дженде, у него возникло желание одолеть Наджиб ад-Дина и отнять у него должность вазира Дженда. Он подал на него жалобу о присвоении им двух тысяч динаров во время отправления им его должности. Когда он стал уже Ходжой Джаханом, он — да смилостивится над ним Аллах — в одной дружеской компании рассказывал: «Когда я решился выступить с жалобой против упомянутого, то об осуществлении своего намерения я советовался с несколькими влиятельными людьми из числа тех, кто не был бы небрежен в советовании мне и для кого было безразлично, он ли преуспеет или я. Но они лишь предостерегали меня неустанно и говорили: “Берегись, берегись!”, так как знали о прочности его положения, о внимании к его слову и его влиятельности в государстве благодаря прежней его службе и его превосходству. Однако это не отвратило меня от того, к чему я жадно стремился по велению души, — от цели отнять у него должность вазира. Была подана жалоба об указанной сумме, а в диване подтвердили ее и сообщили о ней султану. Однажды, когда у него была общая аудиенция, я пошел вместе со всеми и остановился позади людей. Я увидел Наджиб ад-Дина, стоявшего возле трона, и кроме него здесь было лишь несколько человек. Он стоял, потупившись и задумавшись. Тогда султан, обращаясь к нему, сказал: “Мне не случалось видеть тебя, Наджиб ад-Дин, задумчивым. Может быть, ты думаешь, что тот, кто подал на тебя жалобу относительно небольшой суммы, умаляет в моих глазах твое достоинство? Так вот, клянусь Аллахом и могилой моего отца-султана, я не потребую с тебя ничего из того, в чем тебя обвиняют. Более того, я отдаю эту сумму в качестве подарка от себя твоему сыну Баха' ал-Мулку Хаджи”. И Наджиб ад-Дин поцеловал землю. Так я убедился в величии его положения и был изумлен и испуган. Я возвратился домой, еле волоча ноги по земле, в ужасе, охватившем мое тело, в страхе, ослабившем мою стойкость, /125/ в отчаянии от того, что я совершил по отношению к тому, кто выше меня по силе и чье огниво высекает больше искр успеха. Так проходили для меня в Хорезме дни черные, словно ночи, а ночи бессонные, словно дни, до того времени, когда появился султанский приказ о назначении меня на должность вазира Дженда. Тогда исчезло то, что причиняло мне страдание, и вспыхнуло радостью то, что уже угасало. Да!»

Он занимал эту должность четыре года. Все чаще стал он чинить насилие и обременил несправедливостью плечи подданных. В его дни они стали более голыми, чем камни давильни или обнаженный меч, чем сбитая ветвь или курица, насаженная на вертел.

После этого случилось, что султан держал путь в Бухару и проезжал через Дженд, и они поспешили подробно изложить жалобы, подняв такой крик, какой поднимается, когда птицы готовятся улететь или когда собирается караван паломников страны. У одного он отнял имущество и угнал детей, у другого захватил наследственные владения, чем привел его к гибели, у опороченного, снедаемого изнутри огнем страха, он гасил его за взятку. Султан позволил им сжечь его на их огне, с тем чтобы охладить их пыл и облегчить их души. Однако упомянутый (Фахр ад-Дин) спрятался и исчез, а потом удалился оттуда в Бухару. Они схватили его заместителя и сожгли его.

Из Бухары Фахр ад-Дин перебрался в область Талакана, где и остановился, не давая знать о себе и не показываясь на глаза и не оставляя следа, пока татарские напасти не забросили Джалал ад-Дина к пределам Газны, о чем говорилось раньше[471]. Тогда [Фахр ад-Дин] поспешил ко двору [султана] и занял место среди его хаджибов. Он был бойким в речах, смелым и терпеливым в отношениях с султаном, весел в беседах и красноречив в разговоре по-тюркски. Он продолжал исполнять должность хаджиба, пока не произошло сражение у реки Синд, о чем мы говорили раньше[472]. Тогда погибли видные люди державы: некоторые из них были убиты, а некоторые утонули. От руки Кубачи погиб и сам вазир Шамс ал-Мулк Шихаб ад-Дин Алп ал-Харави, как об этом говорилось выше[473]. Так высшая должность дивана оставалась без человека, который мог бы повести дела в тех землях Индии, которые вошли во владение [султана], управлять ими и наблюдать за их положением и делами.

/126/ И вот упомянутый был назначен главой вазирата в качестве заместителя того, кто окажется позже соответствующим этой должности. Судьба помогла ему, и он оставался у власти и достиг степени, из-за которой враждуют знатные вельможи и великие господа. Такой степени были удостоены лишь те немногие, слава о которых прошла по [разным] странам и которых признали выдающиеся мужи Хорасана и Ирака.

И дело его возвысилось, и достоинство его возросло. Опираясь на свою смелость, он обходился без пророческой [мудрости]. Тот, кто приходил к нему по интересовавшему его делу, возвращался [от него] несчастным и был разочарован самым худшим образом.

А султан, хотя и укрепил его (Шараф ал-Мулка) власть и силу в разрешении дел [целых] провинций, которыми тот распоряжался как хотел, все же не возводил его в достоинство вазиров и не обращался к нему иначе, как к «Шараф ал-Мулку». Между тем у них (хорезмшахов) было принято титуловать своих вазиров титулом «ходжа» и сажать их по правую сторону при общей аудиенции. Упомянутый же во времена своего вазирства находился перед султаном, там, где находятся хаджибы. Он садился лишь на общем ковре, а было [ранее] принято также, чтобы тот, кто имел лакаб Низам ал-Мулк, садился за особо отведенные ему подносы. Бывало, его предшественники вазиры сидели в здании дивана в черном кресле. Шараф ал-Мулк не садился в кресло в здании дивана, а имел кресло у себя дома