Книга шахской славы. Часть 2 - Хафиз-и Таныш Бухари

Он сделал тесным путь врагу.

Счастливый царевич [Ибадулла-султан] вывел победоносное войско, /146а/ силой [своего] могущества поднял руку смелости, блеском сверкающего копья и мечом, сверкающим, как молния, он бросил огонь на стойкость и непоколебимость врагов.

Месневи

Когда в обоих войсках тронули коней,

С яростью [воины] обрушились друг на друга,

Храбрецы султана, подобного Рустаму,

Похожие на Рустама, по храбрости — на Дастана[127],

Блеском меча зажгли огонь

И сожгли то злое [войско] неприятеля.

Со стороны [противника] Худайберди-султан с войском Сагарджа и подвластных ему земель как ни простирал руку для битвы и сражения, как ни вел смелые бои, как храбро ни воевал, какие ни проявлял образцы мужества, [все] было напрасно, ибо верным взглядом он правильно определил, что вести бои и сражения с таким войском [Абдулла-хана] выше всяких сил и возможностей. Словно умирающая птица, он ощутил предсмертные судороги. В конечном счете счастливый [Ибадулла-]султан вытеснил Худайберди-султана с занимаемой им позиции, захватил его знамя и отбросил его за центр войска Са'ид-султана, посыпав его голову прахом унижения. Его величество [Абдулла-хан], убедившись в слабости войска неприятеля, тронул боевого коня. Он приказал, чтобы из центра войска воины поспешили на помощь царевичам, загнали в пучину бурной реки крокодила, пересекшего пустыню (т. е. Худайберди-султана), и бросили бы ковчег жизни врагов в водоворот гибели.

Согласно высокому повелению с левого фланга выступил султан, подобный Искандару, Дустим-султан с отрядом военачальников и смелых воинов, облаченных в латы, и протянул руку распри к мечу битвы. Все войско [Абдулла-хана], подобное небу, на конях стремительно направилось в сторону врагов. Мечи, рассекающие шлемы, заострив смелые языки, прочли над безнравственными врагами коранический стих: “Смерть, от которой вы убегаете, — она встретит вас”[128]. Копье, [блестящее], как алмаз, готовое к мести, вследствие чрезмерного гнева довело до слуха врагов содержание [стиха]: “Захватит вас смерть”[129]. Стрела из белого тополя, охотящаяся за людьми, руками мстительных стрелков дала испить соперникам ратного поля вызывающий боль глоток [из чаши с надписью]: “Всякий, кто на ней, исчезнет”[130]. Сабля, подобная лилии, ста устами довела до слуха душ борцов смысл [стиха]: “Уже разорвано между вами”[131].

Месневи

Со всех сторон всадники напали друг на друга,

Они вцепились друг в друга с мечами в руках,

Мечи гордых мужей рассекали головы,

Уподобив [их] осенним листьям, [падающим] от порыва ветра.

Пространство и время пришли в смятение,

От крови образовалось много ручьев,

Казалось, над миром все время стоит туча

И из этой тучи беспрерывно льются алмазы,

Земля окрасилась кровью,

От остриев копий печаль в сердце и очах Сатурна. /146б/

Смерть насмехалась над упованием [людей],

Для острия копья очи и сердце превратились в темницу.

В это время правый и левый фланги войска [Абдулла-хана] выступили совместно с большим отрядом из центра войска и напали на врагов, [поэтому] в центре войска у стремени благословенного [хана] осталось лишь незначительное число людей. Со стороны неприятеля Гази-бий и другие с отрядом смелых мужей и мстительных воинов, которые находились в засаде во время сражения[132], сочли момент весьма удобным и, [проявляя] непочтительность, направились к центру войска, где был его величество [Абдулла-хан]. Его величество приготовился к этому случаю. Он вызвал леопарда вершины храбрости Бикай-бия и приказал отбросить эту толпу.

Храбрый эмир напал на эту дерзкую толпу. Он показал образцы мужества и отваги, ударом копья, похожего на чудовище, ударом острого меча он истребил этот несчастный отряд. Несмотря на то, что сам [Бикай-бий] получил несколько ран, он свалил врагов на землю гибели. Гази-бий в растерянности избрал путь отступления и, повернув поводья решимости, вступил на путь бегства.

Словом, с обеих сторон огонь битв и сражений разгорелся так, что в глазах смертных без преувеличения стала [казаться] ничтожной смелость Рустама, сына Дастана, и Сама[133], сына Наримана; [представилось] весьма незначительным предание — панегирик Бахману[134] и рассказы о храбрости Бронзовотелого[135] [Исфандийара].

Месневи

Огонь битвы разгорелся так,

Что небо стало усердно просить пощадить жизнь [людей],

Рев трубы разрывал уши,

Головы с плеч падали под ноги,

Казалось, что забушевало море,

Что завопил свирепый крокодил,

От множества трупов, упавших в степи вражды,

Земля превратилась в холм, [возвышающийся] до высочайшего неба.

От обилия пролитой крови убитых

Мир от края до края превратился в море.

Базар битвы и сражения оживился так, что маклер смертного часа товар души и товар тел продавал покупателю-смерти по цене праха. Огонь битвы разгорелся так, что от его сильного жара были зажжены печи внутри низких врагов, занимающихся бесполезным делом. Слезы йеменского меча поблескивали, [сжалясь] над телами убитых.

Стихи

Никто не плакал горько над погибшими от стрел и мечей,

Кроме кольчуг,

Никто не стенал, кроме боевой трубы,

Не было одетых в траур, кроме ворона и коршуна,

От крови земля стала источником бедствия,

В степи несчастья взошла роза мятежа.

От обилия крови на этой земле всякий потерял надежду [на жизнь],

Не вырастало на ней никакого растения, кроме красной ивы.

Наконец на рассвете победа и торжество повеяли на победоносные знамена [Абдулла-хана], подул зефир [божьей] помощи на полумесяц победных знамен [его] с места дуновения ветра, [согласно стиху]: “...помощь от Аллаха и близкая победа”[136].

/147а/ Худайберди-султан с отрядом воинов рукой бессилия уцепился за подол бегства, предал огню урожай славы, погубил честь [своей] державы и посыпал прахом бедствия голову [своей] судьбы.

Месневи

Растерянный султан, дерзкий, как рок,

Сразу решил обратиться в бегство,

Пошло преследовать [его] победоносное войско,

Похожее на разъяренного льва, [гонящегося] за антилопами.

Когда войско [хана] взяло его в плен,

Оно доставило его шаху, обладающему троном, подобным [трону] Джамшида.

Что же касается султана Са'ид-хана, то он по-прежнему стоял в центре войска и воевал по мере своих сил, ступая ногой твердости и упорства. Но и он от яростного натиска государя, что всегда напоминает день Страшного суда, в страхе и ужасе направился в долину бегства и, отдернув руку от подола сражения, стопами