Сюэцинь Цао - Сон в красном тереме. Т. 2. Гл. XLI – LXXX.

Сянъюнь ничего не оставалось, как произнести следующие строки:

…Разбросаны кости небрежно средь винных сосудов,Цветник ароматен, и нет здесь игры без вина.Всем розданы роли: загадывать либо ответить,Затейника ж главного непререкаем приказ…

– Вторая строка мне понравилась! – заметила Дайюй. – Только трудно подыскать к ней парную.

Она подумала и прочла:

…Извольте ответить, что где-то в подтексте сокрытоСтихом или прозой трех вам задаваемых фраз?Пестры и игривы – вас ждут разноцветные кости,А если «четверка» – то в красный окрашена цвет.

Сянъюнь засмеялась:

– Выражение «трех вам задаваемых фраз» очень интересно! Просто и изящно. А вот «пестры… разноцветные кости» неудачно!

Сказав это, Сянъюнь прочла:

Цветка кругового коварно порою движенье![208]Под бой барабана скорее ищите ответ!…А в лунном сиянье струя ветерка заиграла, —И двор наш во власти расцвеченной, яркой волны…

– Годится! – заметила Дайюй. – Но со второй строкой опять схитрила! Хочешь отделаться словами о ветре и луне?

– Я говорила о лунном сиянии, – возразила Сянъюнь. – Стихи должны быть красивыми, достойными темы.

– Ладно, – согласилась Дайюй, – оставим пока как есть. А завтра опять к ним вернемся!

И она произнесла такие строки:

…И все, что вокруг, – Небеса и Земля – окунулосьВ бездонность вселенной, – наверно, по воле луны.…Затейник иль штрафу подверженный – все полноправны,Хозяин иль гость, – за игрою не все ли равно?..

– Зачем говоришь о других? – спросила Сянъюнь. – Лучше о нас с тобой!

Она прочла:

…Стихи декламируя, каждый из нас независим, —Поблажек не нужно, ведь творчество свыше дано!…Ушла я в себя. В созерцанье теперь пребывая,Стою у перил и на них опереться хочу…

– А теперь можно поговорить и о нас с тобой! – сказала Дайюй и продолжила:

…А я, подбирая строку, образцу подражая,К воротам прильнула и в них постучаться хочу.Вино иссякает. И вот – не осталось ни капли.Но чувства – как прежде: душа неизменна моя.

– Вот и настало время для моих строк! – воскликнула Сянъюнь и быстро прочла:

…А ночь на исходе, и так же, как ночь, исчезаетИ скоро растает чарующий миг бытия!…Все тише и тише, – и замерли вовсе, исчезли,Сменившись безмолвием, громкие речи и смех…

– Да, с каждой строкой становится все труднее! – согласилась Дайюй и произнесла:

…Пустые надежды! Для нас ничего не осталось, —Лишь лунные блики – они холодны, словно снег.Роса на ступенях… А там, где безветренно, влажно,Под утро грибками покрылась поверхность земли…

– Какой же строкой ответить на эту фразу? – спросила Сянъюнь. – Дай-ка подумать!

Она встала, заложила за спину руки. Долго думала и наконец воскликнула:

– Вспомнила! Какое счастье, а то проиграла бы!

И она прочла:

…В дыму палисадник. Акация дыма клубамиОкутана ночью и еле заметна вдали.…Сквозь своды пещер устремились осенние водыВ раздолье равнин, на большие просторы полей…

Дайюй даже вскочила и восхищенно вскричала:

– Ах ты плутовка! И в самом деле, приберегла на конец замечательные строки! Благодари Небо, что вспомнила слово «хунь» – акация!

– Я как раз вчера читала «Избранные произведения древних династий», и там оно мне встретилось, – объяснила Сянъюнь. – Иероглифа, которым оно обозначается, я не знала, поэтому решила заглянуть в словарь. Но сестра Баочай сказала: «Незачем лазить в словарь. Это – дерево, в народе говорят, что оно на ночь закрывает листья». Я не поверила и решила сама убедиться. И убедилась. Что и говорить, сестра Баочай очень образованна.

– Ну ладно, – прервала ее Дайюй, – это слово ты употребила к месту, и тут все ясно. Но как тебе пришли в голову «осенние воды»? Этой строке уступают все остальные. Как бы я ни старалась, ничего подобного все равно не придумаю!

Поразмышляв, Дайюй наконец произнесла:

…И ветры подули, листву непослушную сгрудив,В расщелинах гор, меж рождающих тучи камней.У Девы Прекрасной чисты, целомудренны чувства,Но жаль, – одиноко приходится в небе мерцать[209].

– Немного расплывчато, – заметила Сянъюнь, – а в общем, неплохо. Выражение «одиноко приходится в небе мерцать» удачно сочетается с чувствами, навеянными пейзажем.

Следующие строки, прочитанные Сянъюнь, были такими:

…Лягушке серебряной в лунной обители тожеВздыхать суждено и со вздохом миры созерцать.Лекарство, способное ввергнуть в бессмертное бденье,Приходится Белому Зайцу толочь на луне…[210]

Дайюй долго молчала, лишь кивала головой, потом наконец продолжила:

…Сбежала, пилюли бессмертья приняв потихоньку,Теперь во дворце Гуанхань обитает Чан Э.…Встревожить придется Ковшу Пастуха и Ткачиху,Когда они встретятся вновь, переплыв пустоту…

Устремив взгляд на луну, Сянъюнь произнесла:

…И чтобы Ткачиху-звезду навестить непременно,Пусть Млечную преодолею реку на плоту!Всегда неизменной нет формы у лунного диска,Луна то ущербна, а то вдруг кругла и полна…

– Первая строка никак не вяжется с моей, – заметила Дайюй, – а вторая, пожалуй, не на тему. Вижу я, ты собираешься до бесконечности сочинять стихи!

И она прочла:

…В день первый и в день завершающий каждого циклаЛишь дух свой в пространстве небес оставляет луна.…Замолкли часы водяные. И больше не слышноВ них шума воды. Видно, времени скоро предел.

Только Сянъюнь собралась продолжить, как Дайюй, указывая на появившуюся в пруду темную тень, сказала:

– Посмотри! Тебе не кажется, что эта тень похожа на человеческую? Может быть, это злой дух?

– Вот так дух! – рассмеялась Сянъюнь. – А кстати, я духов не боюсь! Гляди, как я его сейчас побью!

Она подняла с земли камешек и бросила в пруд. Раздался всплеск, по воде пошли круги, заколебалось отражение луны. С того места, где темнела тень, взмыл журавль и улетел в сторону павильона Благоухающего лотоса.

– Вот это кто! – со смехом воскликнула Дайюй. – А я испугалась.

– Журавль явился весьма кстати! – сказала Сянъюнь. – Он мне помог!

И она прочла такое стихотворение:

…Зажженный когда-то фонарь не потух на окошке,Но медленно меркнет, – и вот уж совсем потускнел…Замерзшей воды да минует журавль одинокий,Да будет обитель в грядущем для девы тиха!

Дайюй от восторга даже ножкой топнула.

– Ловко! Журавль и в самом деле тебе помог. Правда, строка о журавле уступает «осенним водам». К тому же, она как бы завершающая. Так что я вряд ли могу придумать парную ей. Ведь в этой строке целая картина – новая, оригинальная, поэтому мне трудно что-то придумать.

– Давай думать вместе, – предложила Сянъюнь, – а если ничего не получится, отложим на завтра.

Дайюй, словно не слыша ее, смотрела на небо, а потом сказала:

– Нечего хвастаться, я тоже придумала! Слушай! – И она прочла:

…В остылости лунной цветов похоронены души,И чья-то судьба предрекается в строчках стиха…

Сянъюнь захлопала в ладоши:

– Замечательно! Лучше не скажешь. Особенно удачно: «И чья-то судьба предрекается в строчках стиха…» – Сянъюнь вздохнула и добавила: – Стихи прекрасные, только грустные! А тебе вредно расстраиваться!

– Но иначе я у тебя не выиграла бы! – возразила Дайюй. – Последняя фраза стоила мне большого труда!

Не успела она это сказать, как из-за горки вынырнула какая-то фигура и раздался возглас:

– Прекрасные стихи! Только очень грустные! Если продолжать, получится лишь нагромождение слов, ничего лучше вы не придумаете!

От неожиданности девушки вскочили, а приглядевшись, узнали Мяоюй.

– Ты как здесь очутилась? – удивились девушки.

– Узнала, что вы любуетесь луной и слушаете флейту, и решила выйти погулять. Сама не знаю, как забрела сюда. Вдруг слышу – вы читаете стихи. Мне стало интересно, и я остановилась. Последние строки поистине замечательны, но слишком уж печальны. И я не могла не сказать вам об этом. Старая госпожа уже дома, остальные тоже разошлись, все спят, кроме ваших служанок – они ищут вас. Вы не боитесь простыть? Идемте ко мне. Пока выпьем чаю, наступит рассвет.

– Кто мог подумать, что уже так поздно! – улыбнулась Дайюй.

Все вместе они направились в кумирню Бирюзовой решетки. В нише, перед статуей Будды, горел светильник, в курильнице тлели благовония, монахини спали, и только послушница сидя дремала на молитвенном коврике. Мяоюй ее окликнула и велела вскипятить чай.

В этот момент раздался стук в ворота. Это пришли за своими барышнями Цзыцзюань и Цуйлюй со старыми мамками.

Увидев, что барышни преспокойно пьют чай, они заулыбались: