История кесарей. Тайны Древнего Рима - Дион Кассий

было прочитано, они восхваляли Сеяна, полагая, что он вскоре получит трибунскую власть, и продолжали приветствовать его, ожидая почестей, на которые рассчитывали, давая понять, что будут соревноваться в их даровании. Когда, однако, ничего подобного не оказалось, но они снова и снова слышали только обратное тому, чего ожидали, они были сначала озадачены, а затем повергнуты в глубокое уныние.

Некоторые из находившихся возле него тут же встали и оставили его; поскольку теперь больше не хотели разделять ту же скамью с человеком, чья дружба ранее была предметом их вожделения. Тогда преторы и трибуны окружили его, чтобы не позволить ему бежать и вызвать какие-либо волнения, поскольку он, конечно, поступил бы так, если бы был встревожен вначале, услышав какое-либо общее обвинение.

Но так как по мере чтения он не придал сколько-нибудь большого значения последовательным упрекам, так как они были незначительны и разрозненны, и, главное, теша себя надеждой, что в лучшем случае никаких дальнейших обвинений, или, по крайней мере, ни одного, от которого нельзя было бы оправдаться, не содержится в письме, он упустил время и остался на своем месте.

Тем временем Регул вызвал его выйти вперед, но он не обратил на это внимания, и не из презрения — поскольку он был уже унижен — но из непривычки к тому, чтобы к нему обращались с приказами. Но когда консул, возвысив свой голос и вновь указывая на него, произнес во второй и в третий раз: «Сеян, выйди сюда!» — он просто спросил его: «Я? Ты зовешь меня?» Наконец, однако, он встал, и Лакон. который тогда вернулся, занял свое место подле него.

Когда, наконец, чтение письма было закончено, все единогласно осуждали его и угрожали ему, некоторые, потому что они были обижены, другие через опасения, некоторые, чтобы скрыть свою дружбу с ним, а все остальные — из радости от его крушения. Регул не испросил мнения всех сенаторов и никому не предложил смертной казни, боясь противодействия некоторой части и волнений вследствие этого; ведь Сеян имел многочисленных родственников и друзей. Он просто спросил одного единственного сенатора, не должен ли тот быть заключенным в тюрьму, и когда получил утвердительный ответ, вывел Сеяна из сената, и вместе с другими должностными лицами, а также Лаконом препроводил в тюрьму.

11. Вслед за этим можно было присутствовать при таком превосходном доказательстве людской непрочности, что оно могло бы навсегда предостеречь от надувания тщеславием. Ибо человека, которого утром они провожали в зал сената как высшее существо, они же теперь волокли в тюрьму, как не лучшего, чем худшие; на него, кого они ранее называли достойным многих венцов, они теперь наложили оковы; его, к кому они имели привычку обращаться как к господину, они теперь охраняли как беглого раба, обнажив ему голову, когда он хотел покрыть ее; его, кого они облачили в тогу с пурпурной каймой, они били по лицу; и его, которого они имели привычку обожествлять и приносить ему жертвы как богу, они теперь влекли на казнь.

Народ тоже нападал на него, выкрикивая многие упреки за жизни, которые он забрал, и многие насмешки из-за надежд, которые он лелеял. Они сбрасывали, разбивали и разрушали все его изображения, как если бы таким образом расправлялись с ним самим, и он, благодаря этому, стал свидетелем того, что было предназначено для него самого.

В тот момент, это верно, он был просто брошен в тюрьму; но чуть позже, в тот же самый день, сенат собрался в храме Согласия недалеко от тюрьмы, и когда они увидели отношение народа, и что рядом не было ни одного преторианца, осудили его на смерть[90]. По их приказу он был казнен, и его тело сброшено с Лестницы Стенаний, отдано на глумление толпы в течение целых трех дней, а потом выброшено в реку.

Его дети тоже были казнены в соответствии с постановлением, девочку (которую он обручил с сыном Клавдия), сначала изнасиловал государственный палач на основании того, что было бы незаконно казнить в тюрьме девственницу[91].

Его жена Апиката не была осуждена, это так, но узнав, что дети ее мертвы, и увидев их тела на Лестнице Стенаний, она забрала их, и написала показания о смерти Друза, направленные против Ливиллы, его жены, которая была причиной ссоры между нею и ее мужем, приведшей к их разводу; затем, отправив этот документ Тиберию, она покончила с собой. Случилось так, что Тиберий прочитал ее сообщение; и когда он получил доказательства его правдивости, он казнил Ливиллу и все прочих, там упомянутых[92]. Я, впрочем, слышал, что он пощадил Ливиллу из уважения к ее матери Антонии, и что Антония сама по собственной воле убила свою дочь, уморив голодом. Эти события, однако, произошли позже.

12. В описываемое время в городе происходили большие волнения; народ убивал, по мере того, как узнавал, всякого, кого считал обладавшим большим влиянием на Сеяна и совершавшим дерзости, чтобы понравиться ему. Солдаты, тоже возмущенные, потому что их подозревали в дружелюбии к Сеяну, и потому что ночную стражу предпочли им как более верную императору, принялись жечь и грабить, несмотря на то, что магистраты в полном составе охраняли весь город по приказу Тиберия.

Больше того, даже сенат не остался спокойным; но те из его членов, которые заискивали перед Сеяном, были очень обеспокоены из страха мести; и те, кто обвинял или свидетельствовал против других, были полны страха из-за преобладавшего подозрения, что их жертвы были погублены в интересах Сеяна, а не Тиберия.

Было, впрочем, очень незначительное количество смельчаков, остававшихся свободными от этих опасений и ожидавших, что Тиберий станет умереннее. Ибо, как обычно случается, они возлагали ответственность за свои прежние несчастья на человека, который погиб, и винили императора в немногих или ни в одном из них; по поводу большинства этих случаев они говорили, что он либо был не осведомлен о них, либо вынужден был поступать против своего желания.

Таковы были частные мнения разных групп; но на людях они проголосовали, как будто были избавлены от тирании, не придерживаться никакого траура по покойному и установить на Форуме статую Свободы; должно было быть проведено также празднество с участием всех магистратов и жрецов, событие, прежде никогда не случавшееся; и день, в который умер Сеян, должен был ежегодно отмечаться конными состязаниями и травлей диких зверей под руководством членов четырех жреческих коллегий и августалов, еще одно дело, которое прежде никогда не делалось.

Таким образом, чтобы отпраздновать падение человека, которого они