Мы даже смерти выше... - Логвинова Людмила

158

Потом, когда Николай вернулся, рассказывал: «Понимаешь,

подхожу к дому ранним утром (поезд ночной был, наверное,

кинешемский) и слышу, музыка играет. Что такое? Вхожу, все в

порядке. Отец жив, здоров. Веселятся, Новый год». Что это

такое было, я до сих пор не знаю – так мне толком никто не смог

объяснить, каким образом смогли послать такую телеграмму. Но

у меня закралось какое-то недоверие.

У Коли в Иванове была соклассница – Женя. Очень милая,

красивая девушка. Он мне показывал ее фотографию. Но как-то

так получилось, что она не смогла после школы поехать вместе

с ним учиться в Москву. Кажется, она заболела, что-то было

такое. И для Коли это было на первом курсе очень большим

ударом. «Вокзальный свет, ее прости» – как раз про это

стихотворение. И мне казалось, что когда он поехал в Иваново

на Новый год, возможно, он опять встретился с Женей. Опять

возникло прежнее чувство.

Мы к тому времени с Николаем уже дали слово

пожениться. Фактически мы уже были с ним мужем и женой.

Все об этом, в общем-то, знали. Это был четвертый курс. К

этому времени почти все наши однокурсники нашли свою пару:

переженились. А у меня вот такие сомнения. И вот идут январь,

февраль 41-го года. Мы то миримся, то опять ссоримся. У меня

в записях где-то есть: «Но разве так можно? Разве так суждено

мне в любви?».

В первую же ночь, с 22 на 23 июня, была бомбежка. Правда,

нам объявили, что это учебная тревога. Но осколки сыпались

самые натуральные, самолеты летали, прожектора пересекали

небо.

Буквально через 2-3 дня нам объявляют в университете, что

все парни едут на спецзадание, а девушки – в кружок медсестер

или в ополчение. И вот перед отправкой на спецзадание собрали

наш курс на Красной Пресне. (Об этом есть в моих

воспоминаниях). Ребята стояли лицом на запад. Был как раз

закат – такое красное, заходящее солнце. И Коля смотрел на

него широко распахнутыми глазами. И такое что-то сжалось у

меня в сердце: что вот оно – конец. Объявили: «Разойтись,

159

попрощаться». Мы бросились друг к другу: обнялись, крепко

расцеловались… Больше мы не виделись.

Все мои друзья разъехались. Я осталась в Москве одна на

курсах медсестер. О ребятах, которые на спецзадании, я ничего

не знала. Потом в одном из писем Коля упрекнет: «Как же так.

Все знали и приезжали, а ты не появилась». А я не знала просто,

где они. Иначе бы, наверное, туда поскакала.

Николай вернулся со спецзадания в октябре 41-го года,

попытался найти меня в Москве. Но обнаружил только мое

письмо, оставленное для него у Кости Шеберстова. Наших

сокурсников, вернувшихся со спецзадания, госкомиссия

отправила доучиваться. Только Коля и его товарищ по курсу

Арчил Джапаридзе пошли добровольцами. В очень тяжелое для

Москвы время – 15,16 октября их записали в армию. Они

пешком вышли по Владимирской дороге в направлении

Мурома. И оттуда Коля начал писать мне письма в Ташкент.

(Он узнал, что я уехала туда по назначению работать в школу).

И эти письма доходили до меня очень долго. Их всего пять: с

октября по декабрь, последнее – 28 декабря 1941 года..

Николай отправляется на фронт в гвардейских частях. К

этому времени уже был приказ Сталина, всех старшекурсников

сохранить, не отправлять. Но вот так получилось.Он

попадает в часть под Москвой как раз во время декабрьского

наступления. И буквально в одном из первых боев погибает.

Впоследствии я разыскивала. Нашла платежную ведомость от 8

декабря такой-то части 331 дивизии. Там значилась его

фамилия, что-то ему надлежало. Он был заместителем

политрука пулеметной роты. Коля погиб 8 февраля 1942 года.

Впоследствии то место, где он погиб, назвали долиной смерти.

«А жизнь останется навеки неповторенной, короткой как

оборванная песнь». Еще мне хочется сказать о Николае, что у

него было очень серьезное отношение к творчеству, он говорил:

Есть жажда творчества,

Уменье созидать,

На камень камень класть,

Вести леса строений,

Не спать ночей, по суткам голодать,

160

Нести всю тяжесть каждодневных бдений,

Остаться нищим и глухим навек,

Идти с собой, с своей эпохой вровень

И воду пить из тех целебных рек,

К которым приложился сам Бетховен;

< …>

И вот его же слова: «В чем сущность жизни? Сущность

жизни вовсе не в соблазне, а в совершенстве форм ее». Если бы

мы понимали, что такое соблазн и что такое совершенство

форм. Я для себя представляю, что это – творчество. Это –

делать что-то так, что лучше тебя делать никто не может.

Что я могу сказать в конце: Колина жизнь была очень

короткой и очень яркой. Он был действительно талантливым

поэтом. И по зрелости таланта литературоведы впоследствии

сравнивали его даже с Лермонтовым, который погиб намного

старше Коли Майорова. Коля погиб в неполных 23 года».

Вздох. Последняя фраза: «Ну, вот и все». Камера

приближает морщинистые руки. Под ними на столе две

фотографии: с непропечатанным уголком – Николая Майорова и

в овальной раме – Ирины Пташниковой.

Подготовил Николай Голубев, «Рабочий край»

http://www.rk37.ru

«Мы любили жизнь, но вас мы любили больше».

Найдена могила поэта Николая Майорова.

О жизни, любви и смерти ивановца, погибшего на фронте.

«Никто не забыт, и ничто не забыто». Этот лозунг-клятву

(ныне потрепанный, как железнодорожный матрац) придумала

Ольга Берггольц – голос блокадного Ленинграда. Символично,

что ее саму знают и помнят сегодня очень немногие. А для меня

война начиналась именно с Берггольц. Хотя и до нее были

десятки прочитанных в школе книг, выслушанных по

161

телевизору и живьем историй. Но все это воспринималось мной,

ребенком, не более как приключенческая история. Книга

Берггольц «Говорит Ленинград» это восприятие перевернуло –

она стала последним недостающим пазлом в огромной черной

картине войны.

Ивановский поэт Николай Майоров погиб на Смоленщине в

феврале 1942 года. Нельзя сказать, что он забыт своими

земляками-ивановцами. Его именем названа улица в областном

центре, где он жил. В Литературном сквере на облупившемся

постаменте стоит его бронзовый бюст. Каждый май во всех

ивановских школах читают стихи поэта-фронтовика. Режиссер

Регина Гринберг поставила поэтическое представление

«Николай Майоров», удостоенное в 1975-м году Всесоюзной

премии Ленинского комсомола. Этот спектакль-портрет

несколько лет с аншлагом шел на сцене Ивановского

молодежного театра, и сотни зрителей уходили после него с

заплаканными глазами. Все вроде бы нормально – «никто не

забыт, и ничто не забыто». Только вот за прошедшие после

войны десятилетия никто из ивановцев так и не съездил на

могилу Николая Майорова…

К сожалению, это так. Дело в том, что в 1960-е прах

красноармейца Николая Майорова из деревни Баранцево

(указанной в похоронке) был перенесен в мемориальный

комплекс села Карманова. И, наверное, если бы кто-то пытался

и отыскал могилу поэта, то о факте перезахоронения стало бы

известно. Но, увы... До сих пор во всех справочниках и

энциклопедиях, книгах и учебниках местом захоронения поэта

считается деревня Баранцево Смоленской области.