Коллектив авторов - 100 великих украинцев

Но в «Поэме без героя» Анна Ахматова скажи о себе:

«Вовсе нет у меня родословной,Кроме солнечной и баснословной…»

Зимой 1894 г., в судьбу Ахматовой впервые вошел Киев. Тут на одной из дорожек Царского сада, куда пятилетнюю Аню водили гулять, девочка нашла необычную булавку в форме лиры. Неосторожное высказывание бонны: «Это значит, ты будешь поэтом», — оказалось провидческим.

Спустя два года в семью пришло горе: умерла Рика (так звали маленькую Ирину). «Эта смерть пролегла тенью через все детство», — записала со слов Анны Андреевны ее биограф Аманда Хейт.

О детстве Ахматова скажет в написанной незадолго до смерти, в 1965 г., автобиографической заметке: «Каждое лето я проводила под Севастополем, на берегу Стрелецкой бухты, и там подружилась с морем. Самое сильное впечатление этих лет — древний Херсонес, около которого мы жили».

Однажды девочка нашла среди херсонесских камней небольшой кусок мраморной плиты с древнегреческой надписью. Аню умыли, одели, обули и повели с этой находкой в музей.

«… Я получила прозвище „дикая девочка“, потому что ходила босиком, без шляпы и т. д., бросалась с лодки в открытое море, купалась во время шторма и загорала до того, что сходила кожа, и всем этим шокировала провинциальных севастопольских барышень». Когда стриженая дикарка отпустила волосы — черные, длинные, густые и прямые, — они казались водорослями. А глаза — серые, с зеленоватым отливом.

«Читать я училась по азбуке Льва Толстого, а потом всю жизнь „воевала“ с ним, считая, что писатель несправедлив к Анне Карениной. Первое стихотворение я написала, когда мне было одиннадцать лет. Стихи начались для меня не с Пушкина и Лермонтова, а с Державина („На рождение порфирородного отрока“) и Некрасова („Мороз, Красный нос“). Эти вещи знала наизусть моя мама», в «Первой северной элегии» —

«…женщина с прозрачными глазами(Такой глубокой синевы, что мореНельзя не вспомнить, поглядевши в них),С редчайшим именем и белой ручкой,И добротой, которую в наследствоЯ от нее как будто получила…»

«В 1905 году мои родители расстались, и мама с детьми уехала на юг. Мы целый год прожили в Евпатории, где я дома проходила курс предпоследнего класса гимназии, тосковала по Царскому Селу и писала великое множество беспомощных стихов». (Отец, заметив увлечение дочери новомодной поэзией, поддразнивал ее «декадентской поэтессой». Стихи в тетрадке она сожжет, сохранив в памяти и на бумаге лишь несколько текстов «доахматовского» периода).

Теперь надолго ее жизнь будет связана с Киевом: она будет учится в Фундуклеевской гимназии (1906–07) и на юридическом отделении Высших женских курсов (1908–1909).

С Киевом связана и жизнь двух дорогих для нее людей, чьи имена «…вызывали нечто в ее душе, что порождало это чудесное, нежное, слегка отрешенное выражение лица. Мне почему-то казалось, что в основе лежало особое чувство преклонения, которым она больше никого не почтила» — вспоминает мемуарист. Это были Иннокентий Анненский и Михаил Булгаков. И. Ф. Анненский в 1891–1893 гг. был в Киеве директором Коллегии Павла Галагана, расположенной почти напротив Фундуклеевськой гимназии, а в 1896–1905 гг. — директором Николаевской гимназии в Царском Селе. Среди его учеников был Николай Гумильов, с судьбой которого навечно переплелась судьба Анны Ахматовой.

В воспоминаниях В. Срезневской, которая по выражению Ахматовой, рядом с поэтессой —

«…была всегда:В тени блаженных лиц, в блокаде и больнице,В тюремной камере и там, где злые птицы,И травы пышные, и страшная вода…» —

читаем: «С Николаем Гумильовим, тогда еще гимназистом седьмого класса, Аня познакомилась 1903 года, в сочельник… Аня никогда не писала о любви к Гумильову, но часто вспоминала о его настойчивой привязанности, о неоднократных предложениях брака, своих легкомысленных отказах и равнодушии к этим проектам». В одном из писем он напишет: «Я понял, что в мире меня интересует и волнует только то, что имеет отношение к Вам».

Они венчались 25 апреля 1910 г. в Николаевской церкви на Никольской Слободке — на одном из днепровских островов, через который пролетают теперь поезда киевского метро.

Весну 1910 г. супруги Гумилевы проводят в Париже. Здесь было много встреч, одна из важнейших — с А. Модильяни, сделавшим несколько карандашных набросков-портретов Ахматовой. Весна 1911 г. — снова Париж (который она увидит еще раз только в конце жизни, в 1965 г.).

Осенью 1911 г. М. Гумилев и С. М. Городецкий организовали Цех поэтов, и Ахматова была избрана его секретарем. К началу 1912 г. относится недолговременная дружба с М. Кузминым, который в предисловии к ее первому сборнику «Вечер» писал, что обостренная восприимчивость («широко раскрытые глаза на весь милый, радостный и горестный мир») наполняет ее стихи предощущением трагедии. Сборник имел неожиданную для автора популярность.

«В 1912 году проехала по Северной Италии (Генуя, Пиза, Флоренция, Болонья, Падуя, Венеция). Впечатление от итальянской живописи и архитектуры огромно: оно похоже на сновидение, которое помнишь всю жизнь».

В живописи она знала все, все оценила, все любимое пронесла через всю жизнь. Она хранила в себе поистине огромное богатство. Жизнь подарила ей встречи с великим множеством художников. Для многих она сама стала объектом художественного воплощения. Ахматова отразилась, как в зеркалах, в творчестве многих художников и поэтов. Одним из первых было стихотворение:

«Из логова змиева,Из города Киева,Я взял не жену, а колдунью.А думал — забавницу,Гадал — своенравницу,Веселую птицу-певунью».

Николай Степанович Гумилев написал это в 1911 г. В том же году она пишет:

«Муж хлестал меня узорчатым,Вдвое сложенным ремнем», —

что очень задело Николая Степановича. «Ведь я, подумайте, из-за этих строк прослыл садистом… Ведь читатели все принимают за правду и создают биографию поэта по его стихам… Но я ничего не мог поделать с ее украинским упрямством».

В марте 1914 г. вышла вторая книга Ахматовой — «Четки». Жизни ей было отпущено примерно шесть недель. В начале мая петербургский сезон начинал замирать, все понемногу разъезжались. На этот раз расставание с Петербургом оказалось вечным. «Мы вернулись не в Петербург, а в Петроград, из XIX в. сразу попали в XX, все стало иным, начиная с облика города».

В круговерти всеобщего смятения, военных действий, патриотических лозунгов и горьких реалий военного времени распался непрочный брак. Зимой 1916 г. Гумилев приезжал с фронта в Слепнево. У них был трудный разговор. «… Когда я жалела, что все так странно сложилось, он сказал: „Нет, ты научила меня верить в Бога и любить Россию“».

Вспоминая тот отрезок жизни, Ахматова в 1918 г. напишет одно из самых известных своих стихотворений, от которого отнимет надолго два первые строфы:

«Когда в тоске самоубийстваНарод гостей немецких ждал,И дух старинный византийстваОт русской церкви отлетал,Когда приневская столица,Забыв величие свое,Как опьяневшая блудница,Не знала, кто берет ее,Мне голос был».

В августе 1921 г., на похоронах Блока, она узнала об аресте Гумилева. Напрасно Ахматова обратилась за помощью к Горькому. Гумилев был казнен «как активный участник контрреволюционного заговора». В предсмертных стихах он скажет: «Вы знаете, что я не красный, но и не белый — я поэт!»

Но эти строки услышат лишь через семьдесят лет, а реабилитирован он будет уже после смерти Ахматовой.

Не многим посчастливится читать и произведения самой Ахматовой: после «Белой стаи» (1917) и «Подорожника» (1921) выйдет в 1922 г. сборник «Anno Domini». Ac 1925 г. будет действовать негласное постановление: «не арестовывать, но не печатать». Анна Ахматова постепенно превратится в некий тайный символ высокой русской поэзии, во что-то такое, о чем все слышали, но что знают лишь посвященные.

Вынужденную изоляцию скрашивали лишь два безмерных увлечения — Петербург и Пушкин. «Люблю архитектуру больше всех искусств», — говорила Ахматова. Она знала автора каждого здания города Петра, знала историю его перестроек — с той культурой знания и той дотошностью, которую она, при кажущемся отсутствии педантизма, вносила во все, чем увлекалась.

«Примерно с середины 20-х годов я начала очень усердно и с большим интересом заниматься архитектурой старого Петербурга и изучением жизни и творчества Пушкина. Результатом моих пушкинских штудий были три работы — о „Золотом петушке“, об „Адольфе“ Бенжамена Константа и о „Каменном госте“». Все они в свое время были напечатаны.