Сергий Булгаков - Малая трилогия

И не только богорождение должно быть ведомо христианину, но и богоприятие, не только подвиг Девы Марии, но и подвиг Предтечи Иоанна. В Иоанне совершилось вольное, любящее, сознательное самоотвержение человеческого естества пред Божеским. Человек воздал должное поклонение и послушание Богу, в котором было им отказано Ему во Эдеме. Он сознал ничтожество тварного человеческого естества перед Богом и принес его в жертву радостно, в радости любви. В Предтече совершилась та любовь человека к Богу и отдельного человеческого существа ко Христу Богочеловеку, без которой нет истинного освобождения от плена духовной самости, от самоутверждения в себе, т. е. в ничтожестве, ибо лишь в Боге полнота всяческого бытия. Спасет душу свою лишь тот, кто погубит ее для Христа, кто захочет жизни не своей, а только Христовой, по слову апостола: живу не к тому аз, но живет во мне Христос (Гал. 2,20). И этот путь полного растворения себялюбивого и жестоковыйного человеческого существа в любви Христовой впервые пройден был до конца Предтечею, который в силу того только и явился Предтечей, что совершенно отвергся себя, перенеся центр своего существа в Другого. Он смирил себя до полного и преискреннейшего сознания, что он недостоин отвязать ремень от ног Христа, и при встрече с Ним самоумалился в радости с Другом. В Иоанне, как и в Марии, совершилась победа над человеческим себялюбием и в этом центральном пункте была уже преодолена личная греховность, которая есть последствие всеобщего первородного греха, как греха себялюбия и самообольщения: «будете как боги». Иоанн освободился от этого самообожания, ибо в сердце своем возрадовался о Боге, Спасе Своем, и поклонился Ему, как истинному Богу. Это и было покаяние, как внутренняя перемена, μετάνοια, которой проповедником и явился Иоанн. Он сам, ранее своей проповеди о покаянии, вместил в себе это покаяние. Он сам есть его живое олицетворение. Он есть порог, которого нельзя миновать на пути к Царствию Божию: «покайтесь, ибо приблизилось Царствие Божие». И наоборот, оно приблизилось для людей, в числе других причин, и потому, что оно уже совершилось в Предтече. Последний потому получил через это силу приблизиться к Самому Царю, принесшему на землю Царствие Божие. И приблизиться к Христу можно только путем Иоанновым, встретить явившегося Христа — через покаяние.

В Иоанне совершилось человеческое самоосвобождение. Он был поэтому первый человек после грехопадения, готовый к спасению, созревший к Царствию Божию, покаявшийся во грехе Адама. Он перенес свой центр из себя в Бога, он стал другим для себя самого, и потому он стал другом, другом Жениха. И его душе открылись радости этой дружбы, засвидетельствованные огненными словами Иоаннова Евангелия: «друг жениха, стоящий и внимающий ему, радостью радуется, слыша голос жениха. Снято радость моя исполнилась» (Ин. 3,29).

Эта радость друга Жениха есть радость всякой христианской души о приближающемся к ней Христе, которому она и посвящает свое человеческое естество. Иоанну дано было совершить свое единственное, личное служение на земном пути как Предтече, и этот подвиг пророка, проповедника покаяния, Крестителя, конечно, совершенно неповторим. Однако есть в его подвиге такое всечеловеческое значение и всехристианское содержание, которое необходимо сопереживается всяким человеком на пути ко Христу, именно образ покаяния и любви самоотвергающейся, любви друга Жениха. Каждому, приходящему к небесному Жениху, приводящему к Нему невесту, свое человеческое естество (невестоводцем именует Предтечу песнь церковная, 27 июня, ст. на Гос. Воз.), надлежит стать в сердце своем другом сего Жениха. Есть два образа отношения души ко Христу как Жениху. Всякая душа в Церкви, отдаваясь Христу и живя Его жизнью, становится к Нему в отношение «невесты» — Церкви, от Него жизнь свою приемлющей, — это женский образ обращения ко Христу. Но есть и иной образ, если не общения, то обращения ко Христу, наше человеческое к нему отношение, которое состоит в себяот–вержении ради любви ко Христу. И тогда душа познает сладость дружбы к Жениху, образ и путь Предтечев. Это — образ любви мужской, мужеского обращения к Жениху. И эти оба образа не исключаются, не отталкиваются взаимно, но соединяются в слитном и нераздельном единстве. Любовь есть и самоотвержение, и общение, как жизнь в другом, любовь есть единство жизни двух. Церковь как Невеста Христова имеет и дает общение жизни, это единство, и оно есть Богоматернее начало в церковном самоопределении. Церковь как многоединство ипостасей, по образу триипостастного единства Божия, есть непрестанное самоотвержение, умирание для другого, дружба к Жениху. Любовь есть жертвенное самоумерщвление и воскресение, единение и дружба. Полнота любви церковной, общение со Христом дается в соединении любви ко Христу Богоматери и Предтечи, вкупе предстоящих в Деисусе.

Вот почему образ Предтечи не есть один из многих образов святых, чтимых Церковью, но в своем значении единственный. Он не идет в сравнение даже с апостолами и высшими из апостолов, которых воспитывал Господь в течение Своей жизни, подготовляя их к апостольству, борясь с их ограниченностью, а иногда и греховными слабостями. Причем, тем не менее, перед крестной смертью они все Его в страхе оставляют, пребывают в тоске и смятении, впредь до явления Воскресшего и до излияния даров Св. Духа. Предтеча выступает в своем служении совершенно готовый, зрелый и законченный. Он проходит путь своего служения неомраченно и незапятнанно никаким греховным приражением, он свет высшей человеческой святости, какая доступна человеку до Христа и вне Христа. Он, более из всех рожденных между женами, есть высший из людей по их человеческому естеству. Он имеет наряду с собой только Деву Марию, Которая, как Богоматерь, превысшая всех тварей, превыше и его. Однако в человеческом Своем естестве, в человеческой святости Своей Она роднится более всего именно с Предтечей. Можно указать прямо, в чем состоит это родство: в отсутствии вольного личного греха, в личной безгрешности, которая, конечно, отнюдь не означает свободы от первородного греха, — эту свободу дает человеку только Спаситель. (Вот почему наименьший в Царствии Божием больше наибольшего из рожденных между женами, здесь проявляется слабость и недостаточность всякого человеческого естества для спасения.) И Церковь выразительно подтверждает это сопоставление тем, что празднует после Рождества Христова Собор Богоматери (26 дек.), а после крещения собор Предтечи (7 янв.). И Богоматерь, и Предтеча имеют свой «собор», собирают около себя Церковь, зовут к этому собору, который тем самым становится существенным в жизни Церкви для спасения верующих[118].

Этим свидетельствуется непреложно еще и другое: подвиг Предтечи отнюдь не упраздняется Новым Заветом, он принадлежит к существу и новозаветного благочестия. Он, как и Богома–теринство, пребывает в качестве основы жизни церковной, именно в нем раскрывается человеческая сторона или предусловие богообщения. Иоанн стоит на грани Ветхого и Нового завета, ветхого и нового человека, он есть сама эта грань, в нем или им эта грань преодолевается в человеческой душе. То, что в нем и с ним однажды совершилось, и ныне совершается в человеческом сердце.

Итак, Предтеча вместе с Богоматерию пребывают в особой, исключительной близости к Христу Спасителю. Они составляют Его окружение в Его изображениях: не апостолы, не мученики, не преподобные, и, с другой стороны, не ангелы, не архангелы, но именно Богоматерь и Предтеча, только они два, эта таинственная двоица, представляющая весь человеческий род, в высшей его святости и богопреданности. И эта перводвоица человеческая запечатлена более всего и выразительнее всего тем, что изображения Богоматери и Предтечи делаются у нас обычно и на св. потире, вместилище честной и животворящей Крови Господней: и здесь медальонное изображение Христа Вседержителя всегда окружается медальонными же изображениями Богоматери и Предтечи, по обеим его сторонам.

Нельзя сильнее и глубже выразить мысль об исключительной близости Предтечи к Господу, как это изображение его присутствия, вкупе с Богоматерью, при страшной тайне приложения честных даров: тому, кому дано было коснуться десницею своею «верху Крещаемаго», ему дано через свое изображение касаться и всегда предстоять честной крови «Агнца Божия, внемлющего грех мира», им же самим миру возвещенного и проповеданного.

Глава I. РОЖДЕСТВО ПРЕДТЕЧИ

Св. Церковь празднует честное зачатие Предтечи (24 сентября) и честное рождество его (24 июня), и уже этим празднованием сближает его с Богоматерию, Коей также прославляется св. Церковью и славное зачатие (9 декабря), и славное Ее рождество. Кроме них, никому из людей св. Церковь не оказывает такого почитания. Обычно дни памяти святых приурочиваются к их кончине или прославлению. В чем же основание здесь для такого выделения? Какова мысль Церкви, выражающаяся в этом установлении? Эта мысль глубока и значительна. Жизнь для каждого человека есть путь спасения, возможность освобождения от греха, взыскания благодати Духа Святого. Поэтому существенным и решающим в ней итогом является только ее конец, кончина праведника: «честна пред Господом смерть преподобных Его». Кончина праведника есть победное освобождение от греха и исполнение подвига. «Подвигом добрым подвизайся, течение скончах, веру соблюдох, прочее убо соблюдается мне венец правды» (2 Тим. 4,7–8). Потому Церковь обычно и не празднует рождения праведников, как начального состояния их плененности, подвластности греху. Каждый человек рождается во грехе, и «несть человек, иже жив будет и не согрешит», даже если один день его дыхания в мире. И если мирские биографии отмечают, как радостный и празднественный, день рождения выдающихся людей, то в Церкви прославляются только победы над грехом, уже совершившиеся достижения, причем в силу удобопревратности человеческой природы ранее конца не может быть окончательной уверенности в спасении от греха и даже падения. «Братия, не почитаю себя достигшим, и только забывая заднее и простираясь вперед, стремлюсь к цели, к почести вышнего звания Божия во Христе Иисусе» (Фил. 3, 13–14).