Старец Иероним, молчальник Эгинский - Петр Боцис

больных и их родственников. Палата превратилась в духовную лечебницу. Часто за дверью скапливалась целая очередь, все уговаривали Евпраксию позволить лишь взять у него благословение. И старец, слыша часто то, что происходило за дверью, уступал их любви и просил монахиню Евпраксию пропустить желающих. С некоторыми он долго не разговоривал, другим говорил несколько слов или задавал вопросы, приводившие посетителей в замешательство:

— Как тебя звать?

— Димитрий.

— Сколько их у тебя?

— …Ни одной.

— Послушай, я уже пятьдесят три года духовник. Правду скажи мне.

— Сейчас — ни одной.

— А, у тебя были и ты бросил? Не бросил. Брось, если хочешь выздороветь.

И юноша вышел с поникшей головой. Когда он ушел, старец сказал нам:

— Девушки, которые у него были, заняли все его мысли. Одной молодой пациентке, пришедшей к нему с растрепанными волосами, старец сказал:

— Как спутаны твои волосы, так же перепутаны и твои мысли! Постарайся собрать мысли и прекрати грешить, тогда выздоровеешь.

— Да, отче, я буду стараться, — сказала девушка и ушла в слезах.

Одна пожилая женщина, как только вошла в его палату, встала на колени, проползла до его кровати и поцеловала его ноги. Старец заметил ее, но остался безучастным. Когда она приблизилась, он протянул ей правую руку и сказал:

— Этим благословляют, а не ногами. Смирение похвально, а смиреннословие — это гордость. Смирение подразумевает сокрушение сердца, а не демонстрацию. Позаботься стяжать смирение, и спасешься.

Женщина ушла в раздумье.

Таких случаев было много. Всех впечатляла святость и прозорливость старца. Когда мы во время обхода врачей выходили из палаты, то невольно слышали разговоры больных с родными. Все они были только о старце Иерониме.

— Это действительно святой человек! Он открыл мне все, он напомнил даже о том, что я должна выполнить один обет, который дала в детстве, и уже сама о нем забыла. Как жаль, что я не знала его раньше!

— И мне он сказал удивительные вещи! А о моем муже, которого никогда не видел, он столько мне рассказал и описал совершенно верно его характер, сказав, что он добр и великодушен, но богохульствует и не ходит в церковь. А так ведь оно и есть. Он хороший, и мне не на что жаловаться, кроме того, о чем мне сказал старец!

— А мне он рассказал кое-что с такими подробностями и с такой точностью, что если бы я не была уверена, что никто не знает, то сказала бы, что ему кто-то сообщил. Удивительно! Этот человек заставил меня поверить в то, что есть настоящие святые и что все, что пишут в житиях святых, истинно. Милость Божия знать таких людей!

— Но то, что произошло со мной, еще ни с кем не случалось. Я даже не сказал ему, чем болею, а он предсказал мне, что я поправлюсь без операции, хотя она была уже назначена. И произошло все так, как он говорил. Операция была отложена, а сегодня врачи мне сказали, что я поправилась и могу выписываться. Этот человек с Богом, он свят, иначе такого бы не произошло.

Можно было услышать о множестве пророчеств и откровений этого святого человека. Всем хотелось зайти к нему в палату, увидеть его, услышать от него что-нибудь или просто подойти под благословение. Весть о том, что в такой-то палате лежит святой, разносилась очень быстро, и очередь посетителей непрерывно росла.

У одной духовной дочери старца болела мама, и, поскольку ее не с кем было оставить, она редко бывала в больнице. Однажды после обеда, оставив маму с маленькой племянницей, она поспешила в больницу, чтобы хоть немного помочь старцу.

Не прошло и пяти минут, как она вошла в палату к старцу, а он вдруг спросил:

— Ты оставила кого-нибудь с мамой?

— Конечно, старче.

— Кого ты оставила?

— Свою племянницу.

— Иди быстрей. Твоя мама сейчас одна.

— Но старче, я оставила их вдвоем, мама не одна.

— Иди скорее, сейчас она одна.

Женщина смутилась, мы решили спуститься позвонить. Набирает номер телефона, — никто не отвечает. Что бы это значило? Она опять набирает номер, и через некоторое время трубку поднимает ее мама.

— Что вам нужно? Дочери нет дома (очевидно по болезни и по старости мать не узнала голоса).

— Мама, это я, ты слышишь меня?

— Да, я слышу.

— Ты одна?

— Да, одна.

— Где же Попи, ушла?

— Да, ушла, сейчас я одна.

Можете вообразить наше удивление и изумление! Когда мы вошли в палату старца, то увидели его загадочную улыбку.

— Иди, дочка, к своей маме, — сказал он ей просто и тихо.

Он говорил так, что было видно, ему все известно: не только, что мама одна, но и весь телефонный разговор. Нам оставалось лишь поблагодарить Бога за то, что сподобил узнать настоящего святого.

Прошло две недели с того дня, как старец лег в больницу. Однажды утром, когда я был один в палате, меня позвал его лечащий врач и сообщил, что у старца рак легких. Видно, ему нужно было пройти и через это испытание прежде, чем оставить эту временную жизнь и отбыть к вечной жизни, ко Христу, Которого он возлюбил всей душой с детского возраста. Врач посоветовал оставить старца в больнице для лечения.

Хотя мы не ждали ничего хорошего, известие было для всех как гром среди ясного неба. Мы осознали, что старец уже недолго пробудет с нами. А для нас, его духовных детей, прибегающих к нему за советом и поддержкой во всех своих трудностях, это было очень тяжело. Но ничего мы не могли сделать и стали только усердно молиться, чтобы Господь продлил, насколько возможно, его жизнь.

Старцу мы ничего не сообщили, а лишь сказали, что у него что-то с легкими и врачи советуют для лечения остаться на несколько дней в больнице. Он нам ничего не ответил, что показалось нам странным. Он, видевший человека насквозь, читавший и самые сокровенные мысли, мог ли не знать, что с ним случилось? Либо он знал и не говорил нам, либо Бог не судил открыть ему, хотя он непрерывно молился и славил Бога.

Так прошло еще пять мучительных дней: боли увеличивались, аппетит совсем пропал, но более всего он страдал от постоянной одышки и внутреннего жара.

Однажды он сказал монахине Евпраксии:

— Монахиня, думаю, на Эгину мне живым не вернуться. Мы старались его успокоить, говоря, что у него нет ничего серьезного и что он обязательно поправится, но он молчал, и было ясно, что он уже все понял и лишь не говорил нам об этом, чтобы не