Клад отца Иоанна - Лимонов Анатолий Иванович

- Вот, зараза,все-таки выследила! - воскликнул я. - Теперь задаст жару!

Пашка довольнобыстро сориентировалась и крикнула: - Бежим вон в те кусты!

- Может, лучшев лес вернемся? В кустах-то быстрее промокнешь! А вдруг град ударит? - возразиля, натягивая на вновь подрумяненное тело свою фирменную футболку с сияющимикуполами Преображенского храма.

- Нет! В грозув лесу очень опасно! А в кусты молнии никогда не бьют!

Мыприпустились к зарослям, колыхающимся метрах в двухстах от нас и прилегающимпрямо к кромке поля. Отдельные крупные капли дождя уже срывались на землю.

Снова ударилгром, потом сверкнула яркая молния, и опять так шандарахнуло, что аж ушизаложило, а над полем раскатилось тяжелое эхо. Мы забрались в самую гущукустарника и присели на корточки под его ветками, густо переплетеннымивьюнками. Вокруг все кипело, металось, вздымалось. И кусты, и рожь в поле, иближайшие деревья, и трава с земляничными россыпями превратились в охваченноештормом изумрудное море! А вскоре на землю пролился и дождик: плотный, тугой,холодный, но, как и предполагала Пашка, довольно быстротечный. Едва только тучапересекла поле, так и струи сразу стали слабеть, пока окончательно не иссякли.И тут же вновь выглянуло солнце: яркое, щедрое, как бы умытое и даже немногоостывшее. Дождь промочил нас лишь наполовину, зато хорошо освежил, и жажда нестала такой уж назойливой. В мокром воздухе расцвела яркая сочная радуга! Онаупирала концы в лес и поле и возносилась прямо в небеса! Точно мост,перекинутый от грешной земли в Царствие Божие. Как мне тогда захотелосьподняться по этим семицветным ступеням на самый верх и заглянуть туда, в запредельныедали блаженства... Однако видение это длилось недолго. Откуда-то вновь налетелсильный порыв ветра, кроны деревьев загудели, перемешались. Появились какие-торыхлые, густые бело-серые облака, и они, точно тряпочка в руках учительницы,стерли с голубой доски небосклона прекрасную радугу... В кустах заливистозаверещал звонкий зяблик. Мы пошли по мокрой траве кромкой леса, огибаяпространное поле. Через некоторое время набрели на проселочную дорогу, сильноразмытую дождем. Зашагали по ней. Вскоре лес расступился, и перед намиоткрылись довольно обширные, пестрые от цветов луга, местами пересеченныеостровками болот и овражками. Далее вновь виднелся лес.

- Эге! - выдохнуля. - А жильем-то тут что-то пока и не пахнет!

- А по-моему,оно уже совсем близко! Скорее всего, за тем самым лесом что-нибудь есть.Смотри, вон вдали виднеются копны свежего сена! Значит и люди рядом! - сказалаоживленно Прасковья.

- Рядом-тооно, может, и рядом, да только в каком направлении?

- Надо идти подороге - она обязательно куда-нибудь выведет.

- Что-то тутпо ней, гляжу, уже давненько не ездили... Похоже, с тех самых пор, как рожьпосеяли!

Топать поразмытой дороге было трудно, и мы шли рядом с ней, по высокой и мокрой траве,местами поднимавшейся выше наших поясов. Что и говорить, когда мы добрались додвух стожков сена, прикрытых сверху старыми кухонными клеенками, то вымокли иперепачкались по-страшному. Начала одолевать усталость, от жары и духотыклонило в сон. Возле сена мы не обнаружили ни тропочек, ни свежих человеческихследов. Лишь кое-где едва виднелись заполненные водой ямочки от копытцев то ликозы, то ли приходившей полакомиться сеном дикой косули. Ливень тщательно смыл,заровнял полегшей травой и бурьяном все знаки и вешки, по которым мы смогли быустановить единственно верный путь, приведший бы нас к людям. Я предложилсделать тут привал.

Пашкасогласилась. Мы подошли к ближайшей сосне и сели у ее подножия, припав спинамик шершавому смолистому стволу. Солнце наконец стало садиться, и его лучи веселобегали по нашим влажным лицам, лаская приятным теплом. В полном расслаблении, сзакрытыми глазами мы просидели, наверное, не менее получаса. Потом вновьподнялись и решили поискать людей по ближайшим окрестностям, особо не удаляясьот стогов, оставив их на случай, если все-таки нам придется заночевать в этомлесу. Однако долго блуждать нам не пришлось. Пройдя метров пятьдесят в северномнаправлении, мы увидели несколько небольших прудов, блестевших чистой гладьюпод тенистыми навесами лозняка. Вокруг белел горячий песок, пестрели островкицветов. Оказавшись на диком пляжике, мы сразу забыли обо всем на свете! Былолишь одно желание - искупаться и почиститься от грязи да от налипшей на нашиодежды цветочной пыльцы. Я сразу же стал раздеваться. Пашка же почему-тозамялась.

- Ну ты чего?Давай помоемся и постираемся!

- У меня неткупальника... - вздохнула девчонка. - А «ночнушка» стала такой короткой...

- Ладно, давайтак сделаем: ты тут купайся, а я в другом пруду буду, вон за теми кустами!

- Аподглядывать не будешь? - улыбнулась Пашка стыдливо.

- Нет,конечно! - усмехнулся я.

- Обещаешь?

Я не ответил,а только нежно похлопал по спине.

- Спасибо! -отозвалась она и стала разуваться.

Я отошел кдругому водоему, скрытому от первого жидкой стенкой кустов и куги. Разделся доплавок и с удовольствием, даже забыв о ране на голове, нырнул в теплую изеленоватую, точно остывающий чай, воду лесного прудика. Его наибольшая глубинаоказалась чуть выше моего подбородка. Я накупался всласть, выстирал бриджи ифутболку, потом снял промокшую повязку и брезгливо зашвырнул ее в кусты. Шишкана голове, похоже, начала опадать, и боль уже почти не беспокоила. Лишь ранапощипывала от попадания на нее воды. Я не спеша оделся в прохладные мокрыеодежды и не отходил от воды, пока Пашка не позвала меня. Мы снова сошлись наберегу первого водоема и еще долго простояли возле прудов, пока наша одежданемножко не просохла в лучах заходящего солнца. Когда солнце упало в лес, вчаще сразу же заметно потемнело и посвежело. Искать людей в таких условиях ужебыло трудно и опасно. Чтобы не сбиться с дороги и не заплутать вновь в лесу, мывернулись к копнам и стали готовиться к ночлегу. Я сделал в одном стожкенеширокую норку для Пашки и более просторный лаз - в другом, для своих болеевнушительных габаритов. Прошедший день, проведенный на свободе, отнял у насочень много сил, да и спали мы нормально уже так давно... Поэтому мы не сталидожидаться того, когда вокруг хорошенько стемнеет, быстренько поужиналиостатками хлеба и сала и, пожелав друг другу приятных снов, расползлись посвоим спаленкам. В глухой чаще тревожно кричала какая-то птица, а комары вышлина свою «кровавую» охоту. Я привалил за собой лаз и уткнулся в сухую, ароматнуютравяную перину, пропитанную запахами солнца, луга и многолета. И почти сразу жезаснул, так и не увидев, как на луг и лес опустилась прозрачная, тощая«воробьиная» ночь...

ПЫРЕЙПОЛЗУЧИЙ

Разбудил менякакой-то жучок, забравшийся за пазуху и устроивший танцы в стиле «брейк-данс»прямо на моем животе! Он так лихо отплясывал, что я, поворочавшись с боку набок, невольно рассмеялся от щекотки и был вынужден выбраться на волю. Быстростянул с себя футболку. Черно-красная, в полосочку, бестия плюхнулась в траву ибросилась уносить свои ноги, от греха подальше. Я преследовать насекомое нестал, а только почесал живот, на котором все еще противно чувствовались колюче-остренькиелапки жука. На опушке леса было уже совсем светло и тепло. Солнце хоть еще и неподнялось над бором, но обильно пронизывало его своими яркими лучами. Ясладостно потянулся и не спеша надел футболку. Потом аккуратно отряхнулся отприлипших к ногам и голове сухих былинок и отправился в ближайшие кустики.Возвращаясь оттуда, я увидел Пашку. Она сидела на порожке своего травяногодомика и печально глядела в землю, при этом нервно теребя какую-то пушистуюсоломинку.

- Привет! -сказал я весело.

Та в ответлишь качнула головой. Я опустился рядом и тронул ее за локоть.

- Ты что такаягрустная? Аль приснилось что красной девице?

- Угу! -вздохнула Пашка.

- Расскажи.

- Плохой сон...Знаешь, приснилось, будто бы мы вернулись в лагерь, а там все на нас пальцамипоказывают и подсмеиваются, дескать, мы воры и ловкие мошенники! Будто мыспециально завладели кладом отца Иоанна, никому не сказав об этом, и отдали егобандитам за хорошие деньги. Брат Феодор и тот оправдывался и говорил, что мы,мол, сами его упросили помочь нам и невольно заставили послужить на бандитовКривого. «Зерна» стояли и кричали: «Воры! Воры! Позор! Позор!» ЛюдмилаСтепановна предлагала сдать нас в милицию, а батюшка упрекал: «Ну как же вытак, ребятки, я так на вас надеялся! Так вам верил!» «Иуды они! Иуды!» - вопилФеодор. Даже Петька и тот предложил: «Ребята, гоните их вон туда, там имместо!» и показал на озеро, которое уже парило серою, и возле него на мотоциклахкружили какие-то люди в черной коже и с рожками на шлемах. Мне так горько иобидно стало, что я заплакала. Мы с тобой пошли к озеру, а все нас освистывалии бросали вслед мусор. И вдруг на дорожке встретили беленького старичка с оченьдобрыми глазами. Я кинулась к его ногам, обняла их и говорю: «Дедушка Иоанн,зачем они так, мы же не виноваты! Ведь брат Феодор предал нас, бандиты убитьхотели...» Он дотронулся до моей головы и тихо так сказал: «Ну не плачь, неплачь, ласточка, все образуется, вот увидишь!» И я проснулась в слезах... -Пашка вздохнула, потом быстро уткнулась лицом в мои колени и разревелась. Яположил одну свою руку ей на плечо, а другой тихо погладил по волосам. Хотелбыло сказать: «Ну чего это ты, Пятница, не унывай, это всего лишь сон! Проискизлых сил! Все у нас, действительно, образуется!», но какой-то комок застрял уменя в горле. В душе стало так муторно и больно, что я невольно сжал челюсти.Мы так и сидели у стожка: Пашка тихо плакала, я осторожно гладил ее и, глядя нарасцветающий луг, думал: «Господи! Уже прошло 2000 лет с той поры, как коварныйИскариот предал Тебя на распятие, а земля по-прежнему продолжает плодить иприумножать этих иуд, которые и Тебя не боятся, и никого и ничего нестыдятся... Ах, брат Феодор, брат Феодор, а ведь Прасковья так сильно уважала иценила тебя!»