Хаос. Закон. Свобода. Беседы о смыслах - Митрополит Антоний (Блум)

раньше, к чувству, что мы так малы, что мы пылинки. Как я соотношусь с Богом? Помните первую заповедь блаженства: Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное (Мф. 5: 3). Кто эти нищие духом? Ясно, не люди, которые ничего не имеют, – это бы сделало их нищими и нуждающимися, но не дало бы той нищеты, которая названа в Евангелии нищетой духа. Не значит ли «быть нищим духом» – осознавать, что я ничто, я не имею ничего, что мог бы назвать своим? Это более радикальная нищета, чем та, которая есть у нищего. Ведь нищий может существовать и думать: «Я есмь, я существую, мое существование и жизнь принадлежат мне». В нищете духовной есть что-то более глубокое. Если я в самом деле сотворен, то я могу и должен сказать, что само существование не в моей власти. Я был вызван к жизни любовью, поставлен в бытие, и существование, которым я обладаю, не принадлежит мне, это дар. Все, что составляет мою жизнь, было мне дано, и я не могу ничего сделать, чтобы это удержать. […] Но если быть нищим духом значит осознавать, что своими силами я не могу ничего и что я не обладаю ничем, чего у меня нельзя отнять, то почему это блаженство, благо? Разве такое понимание не мучительно? Нет – в том случае, если мы осознаем еще одно: хотя ни я сам, ни моя жизнь, ни то, чем я обладаю, мои друзья, мои родственники, мое тело, мой разум и сердце и все прочее, хотя ничто из этого не принадлежит мне – у меня все это есть. И значит, это дар любви. Я обладаю этим, поскольку все это было мне дано, и это непрерывный дар. Другими словами, то, что я владею всем этим, означает, что Живой Бог деятельно и непрерывно выражает Свою любовь ко мне либо непосредственно, либо через людей, которые дарят мне свою любовь и поддерживают меня. Если бы во мне было что-то, что я мог бы назвать своим, что не было бы ни Божьим даром, ни даром человеческого милосердия, сострадания, любви, то это «свое» было бы вычтено из таинства любви. В отношении этого я мог бы сказать: «Я не нуждаюсь ни в Божьей, ни в человеческой любви, чтобы обладать этим». И если бы я смог сделать своим, присвоить все, из чего я состою, то в конце концов я бы оказался в мире, в котором нет любви, ведь она мне не нужна. Бог и мой ближний были бы лишними, абсолютно ненужными. Царство Божие – это царство любви, и лишь ощущение собственной ничтожности и того, что я ничем не обладаю, пока существую, хотя во многих отношениях я очень богат, открывает для меня возможность стать частью Царства Божия, которое есть Царство Любви.

И вот, благодаря этой полной, абсолютной зависимости от любви, есть нечто чудесное в том, чтобы быть творением. Но тогда вы скажете: «Где же моя человеческая свобода? Может, я всего лишь марионетка? Неужели я настолько завишу от человеческой заботы и Божественной любви, что во мне нет ничего своего?» О свободе мы знаем мало. Конечно, мы не обладаем державной свободой Бога, Который ни от кого и ни от чего не зависит. Наша свобода не произвольная, она относительная.

Я часто говорю о том, что английское слово свобода – freedom — коренится в санскритском, означающем «любить», «быть любимым», «мой возлюбленный», «мой дорогой». Настоящая свобода – это не состояние, когда кто-то может сказать своему ближнему или Богу: «Что бы ты ни думал об этом, я поступлю так, как хочу», ведь такого рода фраза означает, что мне нет никакого дела до отношений любви между нами. Настоящая свобода – это взаимоотношения абсолютной взаимной любви, в которой обе стороны любят и любимы и могут назвать друг друга «мой возлюбленный» – а это совершенно другое дело.

Это та свобода, которую мы находим в Евангелии. Когда пятнадцатилетним мальчиком я впервые прочел Евангелие, то был поражен этим чувством безграничной свободы во Христе. Христос способен безоговорочно, безусловно любить каждого из нас и может дать Себя нам безоговорочно и безусловно. Он не только нам говорит: Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих (Ин. 15: 13). В том же Евангелии от Иоанна Он говорит о Своей жизни: Никто не отнимает ее у Меня, но Я Сам отдаю ее (Ин. 10: 18). Он отдает ее добровольно, это акт совершенной любви, которая есть дар Самого Себя без каких-либо ограничений: делай со Мной, что хочешь, Я буду любить тебя так же всецело и вечно.

Итак, кто же я? Отвлечемся от вселенной, перейдем к меньшим масштабам. Я грешник. С другой стороны, я призван к отношениям с Богом, отношениям настолько великим, настолько невообразимым! По слову Писания, это отношения, в которых я являюсь членом тела Христова, храмом Святого Духа, сыном или дочерью Живого Бога, причастником самой Божественной природы. Вот кем я призван быть, и вот каким каждый из нас был изначально задуман.

Но что же грех? Думаю, нам следует отойти от представления о грехе как о нарушении нравственного закона, как о недостойном поведении. Грех – нечто большее. Действительно, нарушение Закона Жизни – это грех. Но есть способ лучше понять самую сущность греха, чем просто говорить: «О да, я лгу и обманываю, делаю то и это». Наш первый грех (в некотором смысле он заключается в том, что мы не являемся теми, кто есть на самом деле) состоит в жизни на поверхности вместо жизни в глубинах своего бытия. Глубина пугает нас. Мы боимся не только жить глубоко, но даже заглянуть в свои собственные глубины. К примеру, подумайте о том, как мы всю жизнь уклоняемся от чего-то, подумайте о том, как многие из нас отказываются, не могут оставаться наедине с собой, вслушиваясь и вглядываясь в себя. Это явный, очевидный грех, очевидное состояние, которое мы можем распознать. И в результате мы оказываемся отделены, отрезаны от Бога, потому что найти Бога, Живого Бога можно только в глубине. И как следствие этого мы отдаляемся от ближних, поскольку наши отношения становятся поверхностными.

Задумайтесь на минутку об одном дне своей жизни. Как часто на улице, в метро, в поезде, в магазинах вы проходите мимо людей, которых встречаете изо дня в день, и спросите себя, обращали ли вы когда-нибудь внимание на черты их лиц? Вы скажете: «Разве я могу