Догмат о Христе и другие эссе - Эрих Зелигманн Фромм

Тут Джонс подводит историю предполагаемого психоза Ференци, зачатки которого, как утверждается, существовали и ранее, к высшей точке. Когда болезнь поразила позвоночный столб и мозг, ситуацию, согласно Джонсу, несомненно «усугубили его латентные психотические тенденции». В почти последнем своем письме к Фрейду, после прихода Гитлера к власти, Ференци предложил Фрейду отправиться в Англию. Джонс интерпретирует этот достаточно реалистичный совет как признак того, «что в его безумии была какая-то логика». «Наконец, перед самой смертью, начались жестокие вспышки паранойи и даже агрессии, за которыми 24 мая последовала внезапная кончина». Джонс не утверждает, что был непосредственным свидетелем, а также не приводит абсолютно никаких доказательств или свидетельств ни психоза Ференци, ни «жестоких вспышек паранойи и даже агрессии». В свете этого факта, а также последующих утверждений, заявления Джонса о психозах Ранка и Ференци необходимо признать неверными и предположить, что они являются продуктом желания, выданного за действительность, результатом старой личной зависти и стремления оградить Фрейда от обвинений во враждебном и резком отношении к людям, которые были глубоко ему преданны. (Я не желаю обвинить д-ра Джонса в сознательной неискренности; однако то, что бессознательные порывы способны пересилить сознательные намерения – это другой вопрос, причем именно он является предметом изучения психоанализа.)

В последний год болезни Ференци Джонс с ним не виделся. Однако д-р Клара Томпсон, которая оставалась с Ференци с 1932 года до самого дня его кончины, заявляет:

…за исключением симптомов физического недуга, я не наблюдала в его реакциях никаких психических отклонений. Я регулярно навещала его и беседовала с ним, и не заметила ни единого признака, если не считать проблем с памятью, который мог бы служить подкреплением нарисованной Джонсом картины психоза или агрессивных настроений у Ференци.

Д-р Майкл Балинт, один из самых доверенных учеников Ференци и распорядитель его литературного имущества, также не соглашается с утверждениями д-ра Джонса. Он пишет:

Несмотря на серьезные неврологические нарушения [вызванные пернициозной анемией], его разум оставался ясным до самого конца, и я могу поручиться в этом, исходя из собственного опыта, поскольку часто виделся с ним в последние месяцы его жизни – практически каждую неделю или даже дважды в неделю[72].

Падчерица Ференци, г-жа Эльма Лауврик, которая также оставалась с Ференци до самой его кончины, прислала мне письменное заявление, в котором полностью подтвердила описания д-ра Томпсон и д-ра Балинта.

Я привел столь подробное описание фантастических конструкций д-ра Джонса отчасти для того, чтобы обелить память одаренных и преданных своему делу людей, которые уже более не могут защититься сами, и отчасти для того, чтобы показать на конкретном примере, какой партийный дух царил в некоторых сегментах психоаналитического движения. Если кто-то ранее уже подозревал в психоаналитическом движении подобный дух, то труд Джонса, и особенно его описание Ранка и Ференци в третьем томе, подтверждает эти подозрения до мельчайших деталей.

Теперь же возникает вопрос: как мог психоанализ – теория и метод терапии – преобразиться в такое фанатичное движение? Ответ можно найти, лишь изучив мотивы, которые двигали Фрейдом при создании психоаналитического движения.

В самом деле, на первый взгляд Фрейд был лишь создателем нового метода терапии психических заболеваний, и именно на этот предмет были направлены все его усилия и весь основной интерес. Однако если мы приглядимся внимательнее, то обнаружим, что за его концепцией лечебной терапии для излечения невроза стоит совершенно иное намерение, которое Фрейд редко высказывал и которое, возможно, даже редко осознавал. Эта скрытая, негласная концепция относилась прежде всего не к излечению психических заболеваний, но к чему-то, что выходило за рамки концепции болезни и лечения. Что же это было?

Определенно не медицина. Фрейд писал:

После сорока одного года медицинской деятельности я достаточно знаю себя, чтобы понимать, что никогда не был доктором в полном смысле этого слова. Я стал доктором, потому что был вынужден отклониться от своей первоначальной цели; и триумф моей жизни заключается в том, что после долгих окольных скитаний мне удалось вернуться на первоначальный свой путь.

Что же это за первоначальный путь, к которому Фрейд сумел вернуться? Он весьма недвусмысленно поясняет в том же самом абзаце: «В юности я ощущал всепоглощающую нужду понять хотя бы часть загадок мира, в котором мы живем, и, быть может, даже сделать какой-то вклад в их разрешение».

Интерес к загадкам мира и желание способствовать их разрешению проявлялись у Фрейда весьма активно в старших классах школы, особенно в последние несколько лет. Как рассказывает он сам: «Под мощным влиянием школьной дружбы с мальчиком немного старше меня, который, повзрослев, стал хорошо известным политиком, я загорелся страстью изучать право, как он, и участвовать в общественной деятельности». Этот школьный друг, социалист Генрих Браун, впоследствии стал лидером социалистического движения. Как отмечает Фрейд в другом источнике, это была пора, когда император назначил на посты министров первых буржуа, что вызвало великое ликование в домах представителей либерального среднего класса и особенно еврейской интеллигенции. К тому времени Фрейд очень сильно заинтересовался проблемами социализма и возможностью стать в будущем политическим лидером, намереваясь изучать право в качестве первого шага в этом направлении. Даже в годы работы ассистентом в физиологической лаборатории он полностью осознавал, что должен посвятить себя какому-то великому делу. В 1881 году он писал своей невесте:

Философия, которую я всегда представлял своей целью и отдохновением в преклонном возрасте, с каждым днем кажется мне все привлекательней, как и вообще все человеческие отношения или любое дело, которому я мог бы посвятить себя без остатка; но страх перед великой неопределенностью всех политических и социальных вопросов удерживает меня от обращения к этой сфере.

Однако интерес Фрейда к политике – если мы используем слово «интерес» в относительно широком смысле – его отождествление с лидерами, которые либо были завоевателями, либо принесли человечеству огромное благо, определенно зародился раньше, чем старшие классы школы. Еще в детстве он питал такое сильное восхищение к образу Ганнибала, что стал отождествлять себя с ним; это продолжалось и в более зрелые годы, о чем весьма ясно свидетельствуют его собственные рассказы. Идентификация себя с Моисеем была у Фрейда, пожалуй, еще более глубинной и продлилась дольше. Этому заявлению есть доказательства. Здесь достаточно будет сказать, что Фрейд отождествлял себя с Моисеем, который привел массу невежественных людей к лучшей жизни, основанной на рассудке и контроле над страстями. Еще одним указанием на ту же установку может послужить интерес, который Фрейд проявил в 1910 году к вступлению в «Международное братство этики и культуры». По словам Джонса, Фрейд спросил Юнга, считает ли он такой поступок разумным, и отказался от этой идеи лишь после того, как получил от него отрицательный ответ. Однако Международному психоаналитическому движению, основанному вскоре после этого, суждено было стать прямым продолжением идеи Международного братства этики и культуры.

Каковы были цели и догмат этого движения? Пожалуй, наиболее четко Фрейд выразил их в следующей фразе: «Где было Ид – там будет Эго». Его целью было обуздать иррациональные страсти с помощью разума: освободить человека от страсти – в пределах человеческих возможностей. Он изучал источники страстей для того, чтобы помочь человеку одолеть их. Его целью была истина, знание о реальности; для него это знание было единственной путеводной звездой для человека на этой земле. Такие цели традиционны