Клад отца Иоанна - Лимонов Анатолий Иванович

- Господи,значит, я еще жив, коль вижу твои дивные просторы! - подумал я, и слезы потеклииз моих глаз. И сразу пришли запахи свежей травы, хвои, дождя. И я отчетливоуловил все звуки леса: радостное многоголосье птах и шум колыхающихся веток.Сознание полностью вернулось ко мне. Откуда-то сверху мне в лицо брызнулароссыпь свежих брызг, отчего боль в голове заметно утихла. Вода попала на губы,и я с удовольствием проглотил ее.

- Жорка,наконец-то, о Господи!.. - услышал я голос Прасковьи, и ее мягкие ладошки тутже легли мне одна - на грудь, а другая - на щеку.

- Как ты?Думала, что так и не очнешься. Больно? - говорила она с тревогой, утирая моелицо своим платочком.

- Кажется, ещежив Обжора! - прохрипел я и дотронулся ладонью до пальцев девчонки. - Неволнуйся, сестрица, это все к добру... расту, значит...

Она улыбнуласьи, обняв меня, припала к моей груди:

- Жорка, как ярада! Ты просто не представляешь!

Я ничего неответил. Слезы застряли у меня в горле. Пашкина теплота и нежность быстронаполнили мое тело силой и решимостью продолжать борьбу с любым врагом, какимбы он сильным, злобным, коварным не являлся. Прасковья помогла мне подняться. Ясел на какую-то корягу, изломанную моим приземлением, и осмотрелся. Со всехчетырех сторон - высокие, черно-бурые земляные стены со множеством надрезанныхдревесно-травяных корней. На дне этой волчьей ямы лежали охапка хвороста данесколько свежих еловых лапок. Вот и вся обстановочка... И я понял, что со мнойпроизошло: меня заманили в ловушку обманом, точно мамонта загнали в тщательнозамаскированную яму, более похожую на могилу! Над нами виднелся лишь кусокнеба. Судя по его голубизне, день еще только разгорался.

- Чтослучилось-то? - спросил я у Пашки. - Где банда?

- Когда тыпобежал за ларцом, то провалился в эту яму. Ее скрывали ветки, разбросанныевозле сосны. Когда я подбежала сюда и заглянула вниз, ты лежал без сознания ипо лицу текла кровь... Много крови... Я так перепугалась... Держась за корни, якое-как спустилась вниз и стала перевязывать тебе рану на голове. Похоже, тыударился о сучок этой коряги и рассек кожу на темени. Если не считатьнескольких царапин на ногах и руках, других повреждений я не обнаружила...Хорошо, что ты ничего не сломал, слава Богу!

- И ты,наверняка, опять порвала свою ночнушку? - спросил я.

- Ага, -вздохнула Пашка, - надо же было останавливать кровь...

- Эх, везет жетебе со мной! Одна морока... Одних ночнушек не наготовишься...

- Да ты недумай об этом... это же тряпка всего лишь...

- А что этииуды?

- Хохотали,поздравляли друг друга с удачной охотой, допрыгался, мол, козлик...

- Вот собаки!- сплюнул я и пошарил вокруг себя, ища обрез винтовки.

- Его забрали,- подсказала Пашка.

- Ах, не надобыло отдавать! Пальнула бы, хоть в воздух!

- Ну что ты...я так за тебя перепугалась, что руки дрожали... да и рану надо было срочноперевязать, кровь ведь так и струилась... Я ружье-то это и поднять-то не смоглабы...

- Ну ладно,значит, их взяла... их время, их сила... Пусть порадуются. - И я, дотронувшисьдо здоровенной шишки, выросшей над моим виском, поморщился от тупой боли. -М-м-м... чуть пониже, и хана была бы Обжоре...

- Слонспустился в яму, поднял обрез, потом поглядел на твою рану и хмыкнул: «Ничегострашного, до свадьбы заживет!», потом выбрался обратно. Больше я никого из нихне видела и не слышала, - сказала Прасковья. - Вскоре дождь пошел: хоть и такойсильный, но скоротечный, мы и промокнуть-то не успели... Давай-ка я тебеповязку поменяю... промокла вся, испачкалась... Болит голова?

- Да так,немножко... терпимо. Ты не хлопочи, сойдет и так.

- Нет, надосменить, чтоб заражения не было! Рана ведь открытая… - Пашка уже осторожноразматывала тряпицу на моей голове. Потом отбросила окровавленную повязку вугол ямы, туда, где лежал ее кружевной платочек, такой же багрово-красный,отчего я с отвращением поморщился и почувствовал слабость во всем теле. Кровьпотеряна, а мы уже давненько ничего не кушали... Девчонка встала у меня заспиной. Раздался треск раздираемой ткани, и вновь чистая повязка легла на моюгудящую голову. Пашка умела залечивать раны... Когда она управилась сперевязкой, я встал и, поблагодарив ее, сделал несколько неуверенных шагов пояме. Суставы сильно ломило.

- А ведьотсюда можно выбраться! - предположил я, оглядывая стены высотой около трехметров. - Если встать друг на друга, можно достать до краев и подтянуться... Икорни помогут...

- Опасно! -вздохнула Прасковья. - Они там, по краям, установили несколько капканов. Я незапомнила, где именно... Можно напороться... Прямо пальцами и залезешь под ихзубья!

- Бр-р! -поежился я. - Ах, ироды, на детей, как на волков охотятся!

- Послышалсятреск ветки, и через секунду наверху возникла ухмыляющаяся физиономия Ржавого:

- Ну как,Снусмумрик[13],оклемался?

Я хотел емуответить, но от напряга сильно заломило в затылке, и я лишь простонал.

- Ничего, этоеще только цветочки! Привыкай помаленьку! - хохотнул бандюган и, бросив в менядымящийся окурок, удалился восвояси. Я гневно раздавил папироску и сел рядом сПашкой.

- Вот ведьвлипли! Сиди тут теперь, как покойник недобитый...

- Непереживай, нас уже давно ищут! - попыталась успокоить меня девчонка.

- Ищут, а где?Вот в чем вопрос! Если Кривой не врет, нас действительно завезли в какую-нибудьтьмутаракань... Здесь их основная база и склад ворованного. Место, значит,весьма укромное, раз эту банду уже столько времени найти не могут! - помолчав сминуту, я добавил: - И есть хочется... Слабею прямо на глазах...

Так мыпосидели минут двадцать, потом я встрепенулся:

- Паш, а утебя мобила цела?

- Нет, Слонзабрал...

- Обыскивал?

- Нет, просторуку протянул: «Трубку давай, барышня!», я и отдала.

- Плохо... Последнейниточки с миром лишили...

- Да все равномы отсюда никуда никому не дозвонились бы: яма, да кругом лес высокий... Связьв этих краях неважная...

- А что, Паш,у вас в Мещере тоже есть глухие местечки?

-Встречаются... Места-то болотистые, непролазные... топи часто попадаются.Конечно, не так, как в тайге, но все-таки... Заплутать и тут можно, и дажепогибнуть.

- И что,заброшенные поселки тоже есть?

- Есть, ксожалению. Много деревушек покинутых, а в некоторых всего несколько старичковобитает. Трудно сейчас в деревне живется: молодежь в города уезжает, многиеспиваются, дороги плохие, землю возделывать некому становится... Проблем много.

- М-да,веселенькая обстановочка... Вот почему и бандюкам тут раздолье... Кого обманут,кого подкупят, кого припугнут, да и собирают наши святыни потихонечку. Но ведьнадо же как-то со всем этим бороться, не то растащат нашу Русь Православную поиконке, по крестику, и с чем останемся? - повздыхал я и умолк. Воцариласьпауза. В яме было прохладно, пахло сыростью и гнилью. Солнце гуляло понебосклону, веселое и жаркое, но к нам его лучи не проникали. Где-то черезполчаса вновь возник Ржавый. Он швырнул нам, точно псам, полбуханки ржаногохлеба и весело гаркнул:

- Лопайте!Пока дяденька добрый!

Хлеб упал наземлю и весь перепачкался. Пашка подняла его, бережно отерла и протянула мне:

- Будешь?

- Нет,благодарю, мне их подачек не надо!

- Хлеб ведь невиноват...

- Хлеб друга -слаще пирожного, а хлеб врага - горше полыни! - парировал я и отодвинулся отПашки. - Ничего, как-нибудь обойдусь...

Прасковьявздохнула, но и сама есть не стала, а положила кусок на еловую лапку. Потомзакрыла глаза и, похоже, стала молиться. В яму заглянули Слон и Ржа.

Эге! -протянул худой. - Слыханное ли дело, чтоб собака хлебца не ела! Зажрались,козявки! Учтите, пока не съедите это, больше ничего не получите!

Слон бросил вяму пластиковую литровую бутылку с водой и бандиты исчезли. От водички я неотказался, так как все внутри у меня горело. Я осушил полбутылки и протянул ееПашке. Девчонка сделала всего пару глотков и уложила «литровку» рядом с хлебом.Какое-то время мы сидели молча, думая о своем и ожидая неизвестно чего.