Письма. Том II. 1855–1865 - Святитель, митрополит Московский Иннокентий

К вечеру отошел к Зюйду, и если не с большею, то с тою же силою начал дуть, и тем прекратилось всякое сообщение с берегом. А, между тем, начало подниматься волнение, так что было очень небезопасно стоять, и то с помощью паров. Но к утру волнение усилилось, ветер не стихал. И мы принуждены были баржи отрубить и пустить по ветру на волю Божию (принесет их к берегу — ладно, не принесет — прощай, и Дуя должна лишиться своих гребных судов), и сами выпустить канат и идти в море, и вот вчера целый день ходили по пустякам в надежде, не стихнет ли ветер, и он не стих, и мы пришли сюда, в Кастри, в пятницу, в 8 часов утра. Здесь мы нашли шхуну «Восток», возвращающуюся с описи, с которою и посылаю это письмо.

Теперь скажу о себе: меня почти не укачивало даже и вчера, когда ужасно виляло судно, только в воскресенье немного мутило, и, вероятно, вырвало бы, если бы мы не поворотили назад — и тем и прошло. Вчера утром я долго лежал в постели и NB: вчера не варили на судне никому от сильной качки, и этому причиною не качка, а худое устройство котлов, а от этого мой Гаврило проморил меня до 10 часов. И я принужден был выпросить у него закусить. И закусил сухарями с рыбою. Потом, когда мы поворотили на другой галс, качка сделалась менее, и начали варить. И Гаврило вызвался сварить мне так называемую селянку из кислой капусты и рыбы, и я велел. И что же вышло? Он положил три или четыре премаленьких кусочка рыбы и ложки две, не больше, капусты, а остальное наворотил соленых огурцов. И оттого, как ни хотелось мне есть, я не мог есть живую соль. Потом сказал он мне, что сейчас подаст чаю. И вот я ждать-пождать: нет ни Гаврила, ни чаю! А, между тем, питье смертельно долит. Спасибо, в каюте компании пили чай, и я выпросил стакан и утолил немного свою жажду. А потом через час и Гаврило приехал с своим чаем. Вечером он сварил мне суп из картофеля с рыбой, а сегодня день начинается как следует. Здоровье мое, слава Богу, не худо. Только щека, которую я закрываю, немножко, будто горит. И то, кажется, более от трения самой покрышки или подушечки. Вчера, когда мы качались в море, на меня напало страшное уныние: потому что вот мы уже целую неделю плаваем, и почти ничего еще не сделали. Уголь, который успели взять, сожжен при переходе из Дуй в Кастри, а груз сдали на берег — не более 500 пудов муки. Чтобы взять полный груз угля и сдать груз весь, нам надобно не менее 3-х дней тихих. А теперь ждать таких дней трудно. Правда, ветра, может быть, будут тихие, но западные, и потому работать будет нельзя, ибо Дуя открыта западным ветрам. Все это разбирая и рассуждая, я чуть было не решился воротиться назад в Николаевск. Но, по долгом борении, решился остаться еще, и ежели мы еще раз вернемся в Кастри, и особенно около 1 октября, то едва ли я не решусь остаться тут. Но, да будет воля Господня! Если бы Ему было не угодно, чтобы я отправился в Камчатку, то, конечно, этого бы и не было. Конечно, придти в Камчатку, мы придем. Но, кажется, очень поздно.

Не знаю, говорил ли я Вам или нет, но скажу теперь: когда я, еще в 1838 году, выезжал из Ситхи в Питер, брат мой, находясь в лесном селении, видел сон, в котором ему Святитель Иннокентий сказал, что он увидится со мною три раза, и мы точно виделись три раза: в 1841, 1845 и 1850 годах. Вопрос: увидимся ли в четвертый раз? А если нет: то один из нас должен помереть, или я не попаду в Камчатку ныне — дело очень возможное! Судно наше качеств очень нехороших, вся надежда на машину, а машина стукает сильно. Испортись машина — судно наше не в состоянии лавировать: грота нет, и у прочих парусов нет буленей, а при таком положении нам в Петропавловск при N ветрах не войти, и мы, пожалуй, уйдем на Сандвичевы, как это было с Б……в 1850 году. Но, да будет воля Божия во всем! Надобно же когда-нибудь умереть. Скажу еще одно: кажется, на воскресенье я видел сон, в котором, между прочим, ясно обозначилось число 69; что это значит? Проживу ли я до 1869 года? или до 69 года своего возраста? Или мы в море пробудем 69 дней? А, во всяком случае, сон этот очень замечателен и знаменателен. Ветер в Кастри тихий. Мы стоим, и долго ли простоим, не знаю. Но, кажется, не прежде уйдем, пока нарубим дров.

Но, чтобы не упустить случая отправить это письмо к Вам, я заканчиваю его пожеланием всяких благ Вам и детям Вашим. Затем, прощайте, до свидания. Господь с Вами!

Шхуна отошла к маяку. Не знаю, возвратится ли она оттуда, а если нет, то письмо это Вы получите уже после ея. Отец Ваш Иннокентий, А. Камчатский.

Сентября 23 дня. 1860 г.

Де-Кастри.

О пребывании преосвященного Иннокентия в порте Де-Кастри мы имеем следующий рассказ, записанный со слов вдовы командира этого порта, капитана 1-го ранга, Прасковьи Димитриевны Слепцовой:

Порт стоял в уединении, по близости почти не было селений, за исключением жалких лачуг туземцев. Сообщение с главным портом Благовещенским было раза 4 в год, и жизнь в Де-Кастри шла мирно и безмятежно. Жили там 3–4 офицерских семьи да сотня матросов. В один солнечный день, при полной красоте моря, показалось в виду порта судно. Все жители порта по обыкновению бросились навстречу судну. Каждый ожидал с нетерпением получить или весточку о дорогой родине, или свежую провизию, которая была редкость в Де-Кастри. Но какова была радость жителей Де-Кастри, когда на вельботе подъехал к берегу Архипастырь Иннокентий. Весь берег огласился радостными криками, все пали ниц, и маститый Святитель по-архиерейски осенил всех. Все бросились целовать его дорогие руки, другие же просто лобызали его стопы, но он по своему великому смирению отстранял эти почести. Владыку сопровождала свита, и первым делом Владыки было возблагодарить Бога за благополучное прибытие. После краткого молитвословия Архипастырь двинулся в дом командира, где его принимали, как родного, смотрели на его прибытие, как на какую-то особенную благодать Бога. Владыка с первых минут пребывания в доме стал