Грехи записала, а раскаяния нет... Книга об исповеди и покаянии - Коллектив авторов -- Религия

воскресные духовные беседы, исповедь, вызывающая глубокое покаяние, — все это меня захватило. Бывает, человек одарен каким-то одним талантом. Господь так щедро одарил батюшку столькими талантами! И дар молитвы, и дар слез, и дар слова, и дар вызывать покаяние. Все это он имел и нам давал, что ценно. С ним мы молились, с ним мы плакали, с ним мы каялись. Так, как было с ним, уже после него такого не было.

Он не читал, перечисляя по книжке заповеди. Каждый раз у него исповедь строилась по-разному, по-новому. Он раскрывал жизнь последовательно заповедям. На исповеди шла жизнь на кухне, в трамвае, на встречах, во взаимоотношениях людей. Здесь батюшка судья, судья грозный… Помню: лежишь ниц на полу, сознавая себя в аду… С таким страхом потом идешь на отпуст — и встретишь любовь и всепрощение… Расходятся грешники — и пол весь мокрый от слез…»

«Минуло пятьдесят три года с тех пор, как я пришла к отцу Борису, но все так ясно в памяти до мельчайших подробностей, — вспоминала Ариадна Александровна Ладыгина. — Была я прихожанкой Никольского собора. Батюшки хорошо меня знали, были приветливы, внимательны, один из них даже предложил быть его духовной дочерью. Но я по молодости лет подумала, что надо найти за городом старенького священника, покаяться ему во всех плохих поступках, тогда не стыдно будет и к знакомым батюшкам на исповедь ходить.

И вот подошла к нам с подругой в храме пожилая женщина (духовная дочь отца Бориса) и сказала: «Девочки, поезжайте в Лесной, там служит очень хороший батюшка, отец Борис». Я подумала, что съезжу разок, а потом вернусь к батюшкам в Никольский собор.

Приехали мы с подругой летним днем в Лесной, входим — храм почти пустой, две-три старушки по углам. Батюшка вышел кадить, роста небольшого, седой, в очках, головка набок (в войну 1914 года он служил священником на фронте и был ранен в шею). Посмотрел он на нас внимательно сквозь очки. Во время часов пошли мы на исповедь, кажется, больше никого и не было. Думая, что я больше батюшку никогда не увижу, рассказала ему все грехи искренне. Когда я закончила, он сказал: «Будьте моей духовной дочерью».

И я почувствовала, что никуда из этого храма не уйду.

В следующий раз батюшка дал совет записывать в тетрадку в конце дня все, в чем плохо поступила, и когда тетрадка будет заполнена, принести ему на прочтение. Я стала неукоснительно это выполнять. Батюшка после прочтения тетрадки возвращал ее с записями и указаниями. Он говорил, что это мне поможет следить за собой.

Каждое батюшкино слово было для меня законом.

В праздничные и воскресные дни собиралось много его духовных детей, и батюшке приходилось устраивать общие исповеди. Таких исповедей я больше никогда и нигде не слышала, хотя и бывала после его смерти в монастырях. Каялись не только мы, его дети, каялся и батюшка вместе с нами. Его голос, его слова пронизывали сердце, равнодушных не было. Сила его покаянной молитвы передавалась нам».

Своих духовных чад отец Борис всегда просил читать Иисусову молитву. Часто повторял: «Молитесь и спасайтесь — за вас молиться будет некому». Учил утром вставать и говорить: «Господи! Да будет сей день — днем милосердия Твоего».

Еще батюшка говорил:

«Когда человек поднимается по духовной лестнице, он замечает каждый мельчайший грех, как пятнышко на белоснежной скатерти».

«Какое самое короткое покаяние?.. Согрешил — не буду».

«Маленькие грехи даже страшнее, чем большие, так как о больших мы помним и каемся всю жизнь, а маленькие забываем, а они накапливаются и тяжелым грузом ложатся на душу человека. Нераскаянные мелкие грехи тяжелее одного большого и губят человека».

У нас на кладбище похоронена Зоя Михайловна Клементьева — педагог, ленинградка. Она рассказывала: «Зашла случайно в раскрытые двери храма (в пристройку), в это время батюшка вел исповедь. Встала, как вкопанная, не могла сдвинуться с места, и вышла из храма верующей».

Анастасия Михайловна Бодылева в своих воспоминаниях пишет, что незадолго до кончины, 15 августа 1954 года, отец Борис провел прощальную беседу. Он сказал: «Твердо надейтесь на прощение и горько, горько плачьте». А еще просил так молиться: «Когда священник произносит слова “Приимите, ядите, Сие есть Тело Мое…”, что хотите просите, тут Сам Господь, Он все слышит, и кайтесь в эти минуты, грехи свои говорите, не пропустите эти минуты». А когда будут петь «Тебе поем, Тебе благодарим…», помяните меня — живого или мертвого. И еще говорил: «Обо мне с чужими, не знающими меня, не говорите ни плохого, ни хорошего».

Исповедь, составленная протоиереем Борисом Николаевским

Я не верю ничему религиозному. Я не верю в бессмертие.

Как ни страшно сказать это, но это — так и есть. Если бы я был твердо убежден и несомненно верил, что за гробом есть жизнь вечная — с возмездием за дела земные, то я непрестанно размышлял бы об этом. Сама мысль о бессмертии ужасала бы меня, и я проводил бы земную жизнь, как странник — путешественник, которому нужно скоро вернуться в свое отечество.

А я и не думаю о вечности, и о конце жизни своей не думаю… Такая мысль гнездится во мне: «Кто знает, что будет за гробом?» Если говорю, что верю в жизнь загробную, то только по разуму, а сердце мое далеко от этого…

Ясно это из поступков моих: я постоянно забочусь об устройстве земной жизни: заботы о квартире, одежде, запасах пищи, денег, о хорошо оплачиваемой работе, о комфорте жизни — открыто свидетельствуют, что всё сказанное — правда, — пусть страшная, безрадостная правда, но все же правда!

Господи, пощади меня!

Я не верю в Евангелие.

Ты, Господи мой, заповедал: покайтесь и веруйте в Евангелие (Мк. 1, 15).

Я же… не умею уверовать… Когда бы Евангелие, как Слово Божие, было принято в мое сердце — я бы беспрестанно занимался Им, изучал бы Его, наслаждался бы Им, с глубочайшим благоговением и смотрел бы на Него.

Премудрость, благость и Любовь Божия, в Нем сокрытые, приводили бы меня в восхищение, я наслаждался бы поучением в Нем день и ночь. Питался бы Им, как ежедневной пищей и всем сердцем стремился бы к исполнению Его правил. И ничто земное не в силах бы было отклонить меня от Него.

А я?.. Книга Евангелие у меня есть, и не одна, но я не читаю ее…

Прочитаю газету, книгу, чаще всего совершенно мне не