Конкордия Антарова - Две жизни

Ознакомительный фрагмент

– Зачем вы привлекаете внимание соседей? – тихо сказал ей И. – Ведь сейчас надо» помочь вашей дочери прийти в себя. Это не так легко; и если вы будете кричать, – мои усилия могут ни к чему не привести. Если не можете найти в сво„м сердце столько любви, чтобы думать о жизни вашей дочери, и все свои силы устремить на помощь ей, – уйдите из каюты. Всякие эгоистические мысли и раздражение мешают в моменты опасности.

– Простите мне мо„ безумие, доктор. Я буду всем сердцем молиться о ней, – стараясь сдержать слезы, сказала мать.

– Тогда забудьте о себе, думайте о ней и перестаньте плакать. Плачут всегда только о себе, – ответил И.

Он велел мне, как и в первый раз, приподнять девушку и влить лекарство, ловко разжав ей зубы. Затем он сделал ей укол и искусственное дыхание с моей помощью.

Но все усилия остались тщетными. Тогда он свернул трубочку из бумаги, заполнил е„ остро пахнущим порошком, подж„г и подн„с к самым ноздрям девушки. Она вздрогнула, чихнула, кашлянула, открыла глаза, но снова впала в беспамятство.

Тогда И. брызнул ей в лицо водой, к шее приложил горячую грелку и снова заж„г траву. Она вторично вздрогнула, застонала и открыла глаза. И., с моей помощью, посадил е„ и сказал:

– Дышите ртом и как можно глубже.

Я держал девушку за плечи и чувствовал, как тело е„ содрогается при каждом вдохе.

Долго ещ„ мы не отходили от не„, пока она не пришла в себя. И. велел напоить е„ подогретым молоком, запретил разговаривать с кем бы то ни было и укрыл т„плым одеялом. Матери он сказал, что бури не будет, напротив, через час-два море совсем успокоится.

Мы вышли на палубу, где нас поджидала кучка людей, во главе с несчастным мужем злющей княгини. Молодой человек имел весьма плачевный вид. На левой щеке его красовался т„мно-синий кровоподт„к, правый глаз заплыл, точно его хорошенько поколотили в драке.

Вид его был столь жалок, что даже смешной контраст между элегантным костюмом и кособокой разноцветной физиономией не вызывал смеха. А его единственный, молящий глаз говорил о громадной трагедии, переживаемой этим человеком.

– Доктор, – сказал он дрожащим, слабым голосом. – Будьте милосердны. Я, право, не виноват в выходке моей жены. Судовой врач отказывается зайти к нам, говорит, что у него масса больных. Он думает, что княгиня наполовину притворяется, наполовину больна от страха. Но я уверяю вас, что она действительно умирает. Я никогда не видел е„ в подобном состоянии. Она уже не может ни кричать, ни драться… Она очень, очень стара. Будьте милосердны, – лепетал он. – Для меня и многих других будет страшная драма, если я не довезу е„ до Константинополя…

И. молча смотрел на этого несчастного человека, а передо мной – в один миг – мелькнула загубленная жизнь, проданная за деньги отвратительной старухе. Не знаю, как поступил бы я на месте И., он же тихо сказал: «Ведите».

– О, благодарю вас, – пробормотал муж княгини, и мы двинулись за ним в каюту 25.

– Я скоро вернусь, – сказал И. обступившим его пассажирам. – Обойду всех, кто будет нуждаться в моей помощи. Не ходите за мною, ждите.

Ужасное зрелище представилось нам, когда мы вошли в каюту. Среди отчаянного беспорядка мы увидели нечто уродливое, седое, бездыханное, лежавшее на койке с отвисшей беззубой челюстью.

И. подош„л к постели, потрогал руку, лоб и шею княгини и перев„л взгляд на мужа, единственный глаз которого выражал страх и ожидание приговора.

– Ваша жена жива, – сказал ему И. – Но ждать, что она будет вполне здорова, напрасно. Е„ разбил паралич, и двигаться она не сможет. Восстановятся ли речь и руки, можно будет сказать только тогда, когда я приведу е„ в чувство, а вы выполните все те процедуры, которые я назначу.

– Я готов со всем усердием ухаживать за ней, лишь бы живой доставить е„ в Константинополь. Она должна встретиться со своим сыном, моим двоюродным братом, а там уж будь что будет. Лишь бы никто не заподозрил меня в том, что я е„ в дороге уморил, – сказал муж.

С этими словами он опустил голову на руки и заплакал, как реб„нок.

Не могу сказать, что говорило во мне сильнее: презрение к здоровому мужчине, торговавшему своим титулом из нежелания работать, или сострадание к человеку, которому непонятна ценность независимой трудовой жизни.

Не проведи я столько времени среди таких высоконравственных людей, какими были Флорентиец и И., я бы грубо отвернулся от внушавшего отвращение, князя. Но сейчас в мо„м сердце не было места осуждению, я только почувствовал, что бессилен помочь ему.

– Мужайтесь, друг, – услышал я голос И. Князь поднял сво„ залитое слезами лицо и сказал тв„рдым голосом, какого я от него не ожидал:

– О доктор, доктор! Сколько ужаса я вынес за эти три года! Сколько мук стыда и унижения я вытерпел за свою безумную ошибку. Эта бездельная жизнь измучила меня хуже всякой пытки. Только спасите ей жизнь. Я сдам е„ на руки сыну и начну трудиться. Новой жизнью я постараюсь вернуть себе уважение честных людей, хотя бы мне для этого пришлось стать нищим.

И он снова опустил сво„ изуродованное лицо.

– Мужайтесь, – ещ„ раз сказал И. – Начать жить по-новому, зарабатывать себе на хлеб никогда не поздно. Зачем же нищенствовать, мы поможем вам найти дело, если вы этого действительно хотите. Но я думаю, что вам пока нужно остаться при вашей жене. Ей ведь известна ваша честность, и никому, кроме вас, она не доверяет. Но даже вам она не сказала, как чудовищно богата. Теперь же, совершенно беспомощная, – она не согласится ни минуты быть без вас. Исполните сначала ваш долг мужа и душеприказчика, а тогда уж начинайте новую жизнь. И если захотите трудиться, я скажу вам, как и где меня найти.

И. вынул иглу, долго и кропотливо набирал лекарства из нескольких пузырьков и сделал старухе четыре укола, в ноги и руки. Кроме того, он велел мне приподнять е„ противную и страшную голову и влил в каждую ноздрю по нескольку капель едко пахнущей, бесцветной жидкости.

Сначала действия лекарств не было заметно. Но через десять минут из открытого рта вырвался глухой стон. Тогда мы с И. стали делать ей искусственное дыхание.

Мы мучились долго. Пот лил с меня ручь„м. Несчастный князь был не в силах наблюдать эту ужасную гимнастику; он сел в кресло, отвернулся и горько, по-детски заплакал.

Внезапно старуха открыла глаза, вздохнула, закашлялась. И. быстро бросил мне:

– Положи голову повыше и дай часть пилюли Али.

Я выполнил его приказание. И. уложил руки княгини на горячие грелки, укрыл е„ одеялом и велел принести т„плого красного вина. Через некоторое время в глазах старухи мелькнуло сознание:

– Слышите ли вы меня? – спросил е„ И. Только мычанье раздалось в ответ. Влив в рот старухе немного т„плого вина, И. дал ей ещ„ одну долю пилюли и сказал мужу:

– Перестаньте волноваться. Вы не только довез„те е„ до К., но и промучитесь с ней ещ„ немало. Ходить она не сможет, но правая рука и речь, думаю, восстановятся. Вот лекарство. Она проспит часа три. Затем, очень точно, через каждые полчаса, давайте эти лекарства по очереди. Вечером, перед сном, я зайду к вам ещ„.

Мы простились с князем и вернулись к пассажирам, ждавшим нас с нетерпением.

Времени прошло достаточно. Одним из первых, нетерпеливо постукивая пальцами о перила, ждал нас мальчик-грек. Ухватившись за руку И., мальчик сыпал горохом слова, из которых я понял только, что ему самому хорошо, помог доктор, но вот мать его и дед чувствуют себя очень плохо.

Мы нашли отца сильно ослабевшим, дочь в необычайном волнении находилась возле его постели.

Из первых же слов, выдавленных сквозь рыданья, мы поняли, что страх смерти овладел ею. Но И. остался невозмутимым и доброжелательным.

– Неужели трудно понять, – говорил он ей, – что ваше волнение мешает отцу? Он не болен, он устал от героических усилий помочь вам. И чем же вы платите ему сейчас? Слезами и стонами? Возьмите себя в руки; вы все трое сейчас здоровы физически. Болен ваш дух, пребывающий в печали и унынии. Оставьте отца в покое. Пусть он спит, а вы погуляйте с сыном по палубе, подумайте сосредоточенно о том, что случилось в вашей жизни, и поблагодарите судьбу за счастливую развязку того, что казалось вам гордиевым узлом.

Необычайное изумление выразилось на лице гречанки. Казалось, И. читал в е„ душе, как в открытой книге. Она краснела и бледнела, взгляд е„ был прикован к И., она стояла как изваяние.

Не произнеся больше ни слова, И. дал выпить капель старику, повернул его лицом к стенке и вышел, поманив меня за собой. На пороге я оглянулся, – гречанка так и осталась на месте.

Мы обошли ещ„ несколько кают, зашли к Жанне, где было благополучно, и вернулись к себе.

Здесь И. велел мне вынуть из саквояжа Флорентийца круглую кожаную коробочку с бинтами. Прихватив какую-то мазь и жидкость, мы спустились к туркам. Молодой, казалось, сильно страдал.