Мадонна в черном - Рюноскэ Акутагава

поднимите меня».

«Страшно».

Продолжение

«Страшно» в положительном смысле не токийское словечко. Раньше в Токио оно употреблялось лишь в отрицательном смысле: «страшно неподходящий», – но с недавнего времени стало употребляться и в положительном. Например, «страшно красивый», «страшно вкусный». Я уже говорил, что «страшно» в положительном смысле употребляется в «Сарумино». После этого Симаги Акахико обратил моё внимание на то, что «страшно» входит и в другие словосочетания.

Осенний ветер.

Как страшно ласкает он

Мисканта ветви.

Сиин из Микавы

Недавно, читая подряд всё, что попадало под руку, я наткнулся на такое «страшно» в разделе «Весна» из сборника трёхстиший «Весна, лето, осень, зима. Продолжение».

Как страшно многолики

Куклы хина,

Которых можно в городе купить.

Каё

Судя по подписи, Сиин, живший в эпоху Гэнроку, был родом из провинции Микава. Интересно, из какой провинции был Каё, живший в эпоху Мэйдзи?

Дзёсо

Вряд ли нужно говорить, как много выдающихся поэтов были учениками Басё. Если же говорить о том, кто наиболее полно повторил путь Басё, то нужно в первую очередь назвать Найто Дзёсо. Во всяком случае, никто из учеников Басё не передал так, как он, в своих трёхстишиях саби, которое мы находим у Басё. Недавно я прочёл «Сборник Дзёсо», составленный Нодой Бэттэиро, и это чувство во мне окрепло ещё больше (вступление опускаю).

Грязное деревянное изголовье.

Снег ещё не стаявший

В горах Ибуки.

Охара,

Кружатся, кружатся бабочки.

Луна в тумане.

Ветер в долине.

Бредут по Аоте странники,

Гости моей хижины.

Горная деревушка

На маленькой ширме.

Прохладно на сердце.

Растревоженные громом

Порхают, порхают

Бабочки-медведицы.

Светлячки вылетают

Из густой травы,

Шелест крыльев.

Яркий полдень,

Точно петушиный гребень.

Приятная дремота.

Больному неуютно,

Словно лежит на колотушке колокола.

Зябкая ночь.

Бедняжка стрекоза

Залетела в мухоловку

Круглую, как шляпа.

До самого рассвета

Сквозь пелену дождя

Мерцают две звезды.

Огонь от поленьев

Подарил нам

Пять-шесть сяку рассвета.

Эти трёхстишия несут в себе не только саби. Они так разнообразны, каждое из них так неповторимо, что это свидетельствует об огромной мощи их создателя. Мне кажется, Кито был слишком самонадеян, насмехаясь над Дзёсо.

«Кэса и Морито»

После публикации в апрельском номере «Тюо корон» моей новеллы в форме двух монологов «Кэса и Морито» я получил такое письмо от одного осакца. «Кэса – героическая женщина, движимая чувством долга перед Ватару и любовью Морито, она пошла на смерть, чтобы сохранить верность мужу. Писать же так, будто у неё с Морито была любовная связь, несправедливо по отношению к героической Кэсе, такое толкование может отрицательно сказаться на воспитании народа. В ваших же интересах я не приемлю его».

Я сразу же ответил тому человеку, что любовная связь Кэсы и Морито не моя выдумка. В «Записках о расцвете и упадке домов Минамото и Тайра» сказано совершенно точно: «Войдя в комнату, он лёг рядом с ней. Ночь промелькнула как мгновение».

Многие почему-то умалчивают об этом и объявляют героиню новеллы, несомненно достойную сострадания, героической женщиной. Таким образом, можно с полным основанием утверждать, что вина за искажение исторических фактов лежит не на мне, написавшем эту новеллу, а на нещадно ругающих её буржуа. Проблему искажения исторических фактов я не считаю столь уж серьёзной, хотя в данном случае следовал им. Конечно, если найдётся исследователь, который докажет, что история, рассказанная в «Записках», ложь, я в любое время с покорностью готов принять обвинение в искажении исторических фактов.

Будущее

Я не надеюсь остаться в веках.

Суждения публики часто не попадают в цель. А уж о нынешней публике и говорить нечего. История показывает, насколько жители Афин времён Перикла и жители Флоренции эпохи Возрождения далеки от идеальной публики. Если такова сегодняшняя и вчерашняя публика, то чего же ждать от суждений публики завтрашней? Не могу, к сожалению, не высказать сомнения, что она и через много веков окажется способной отделить золото от песка.

Далее. Существование идеальной публики возможно, но возможно ли существование в мире искусств абсолютной красоты? Мои сегодняшние глаза – это лишь мои сегодняшние глаза, но отнюдь не завтрашние. Кроме того, само собой разумеется, мои глаза – это глаза японца, а не глаза европейца. Почему же я должен верить, что существует красота, преодолевающая время и пространство? Правда, пламя Дантова «Ада» и сегодня заставляет содрогаться детей Востока. Но это пламя закрывает от нас стеной тумана Италию четырнадцатого века.

Я самый обыкновенный литератор. И даже если существует общее понятие красоты, которую безошибочно оценят будущие поколения, прятать свои произведения в тайнике, чтобы они дождались своего времени, не собираюсь. Могу сказать со всей определённостью, что не рассчитываю на признание в будущем.

Я временами думаю, что через двадцать или через пятьдесят, а тем более через сто лет о моём существовании уже никто не будет знать. К тому времени мои книги, покрытые толстым слоем пыли, будут тщетно ждать читателя на дальней полке букинистического магазина на Канде. А может быть, единственный оставшийся в библиотеке томик станет пищей безжалостных книжных червей и так будет ими истерзан, что станет неудобочитаемым. И всё же… Я думаю, и всё же…

И всё же вдруг кто-то случайно увидит мою книгу и прочтёт коротенькую новеллу или хотя бы несколько строк из неё. Я лелею дерзкую мечту – а что, если моя новелла или несколько строк заставят незнакомого мне будущего читателя испытать эстетическое наслаждение?

Но я не надеюсь остаться в веках, поэтому понимаю, как противоречит эта дерзкая мечта тому, в чём я убеждён.

И всё же продолжаю мечтать – мечтать о том, что минут мрачные столетия и появится читатель, который возьмёт в руки мою книгу. И перед его мысленным взором смутно, точно мираж, возникнет мой образ.

Я отдаю себе отчёт в том, что умные люди посмеются над моей глупостью. Но смеяться над собой я могу не хуже других. Только смеясь над собственной глупостью, я не могу не жалеть себя за слабоволие, заставляющее лелеять эту глупую мечту. А вместе с собой жалею