Ледяные объятия - Мэри Элизабет Брэддон

проследите за этим. А вам, – обратилась она к Оскару, полностью взяв дело в свои руки, поскольку леди Холвердин так и сидела, глядя на языки пламени, инертная, безразличная, – надо поужинать. Наверняка вы обедали сегодня рано, да и обед, осмелюсь предположить, был никудышный.

– В обоих случаях вы угадали, – признал Оскар, после чего Лусилла распорядилась накрыть для капитана Донелли ужин здесь же, в этой гостиной.

Оскар не мог не восхищаться ее грацией, живостью и умениями истинной хозяйки. Вся энергия, которой некогда лучилась Беатрис (тут он вспомнил беззаботное создание с ракеткой и воланом в девонширском саду), теперь, похоже, иссякла. Леди Холвердин была уныла и молчалива, и Оскар с болью думал, что причина недовольства и раздражения – его нежданный приезд.

– Идите сюда, сядьте поближе к огню, – сказала Лусилла. – Беатрис не в духе из-за болезни его милости. Не обращайте на нее внимания.

– Как же не обращать? Я раскаиваюсь, что вторгся к вам, да еще и в неурочный час. Серьезно ли болен лорд Холвердин?

– Да, он очень плох.

– Что с ним такое?

– Доктора не говорят. Вы ведь знаете эту их манеру делать секрет из диагноза. У его милости что-то вроде расстройства нервов. Доктора считают, что недуг зародился уже давно; большего от них не добьешься. Мы ждем опытную сиделку из Йорка, а пока за Холвердином ходит его камердинер – и отлично справляется. Беатрис нет смысла хандрить, от нее все равно ничего не зависит.

– Как раз это всего печальнее, – произнесла леди Холвердин и вновь погрузилась в молчание.

– Что за великолепная комната! – воскликнул Оскар, восхищенный деревянными панелями на стенах и низким потолком с дубовыми балками.

– Да, одна из стариннейших. Это крыло построено еще при Карле Втором, когда здесь был всего-навсего охотничий домик. Через пятьдесят лет добавилось крыльцо в духе королевы Анны и флигели, так что основная часть особняка в его нынешнем виде как раз и есть пристройка! Вы будете спать в этом крыле. Я сама обожаю утреннюю гостиную, а Беатрис и его милость были так добры, что разрешили мне называть ее своей, тем более что она находится в нежилой части дома и никто на нее не претендует.

– Надеюсь, привидение сюда не вторгается.

– О нет; оно у нас сознательное и границ не нарушает.

Затем Лусилла поведала Оскару, как однажды по своей воле провела ночь в комнате с привидением, и Оскар спросил, что именно она тогда видела.

– Полагаю, ничего, – ответила Лусилла. – Теперь, когда вспоминаю о той ночи, вооруженная здравым смыслом, я склонна думать, что напугал меня дурной сон – правда, чрезвычайно дурной, из категории ночных кошмаров. Мне снилось, что на мою грудь взгромоздилась сущность, описать которую не хватит слов, и что своей тяжестью толкает меня в бездонную яму страха, какой вызывает удушье. Входя в эту комнату, я была готова испугаться, и мой страх – это жуткое чувство, что в комнате находится нечто потустороннее, – вполне соответствовал моим худшим ожиданиям. Но сейчас я считаю, что мне все приснилось, и виной тому – мое воображение.

Оскар прошелся по комнате, оглядел книги, фарфор, картины – немногочисленные, но достойные – и добрался, наконец, до миниатюр, расположенных на выцветшем красном бархате рядом с камином.

– Очень занятно, – сказал он. – Полагаю, это портреты членов семьи?

– Да. Вот эти мальчик и девочка – в верхнем ряду – как раз ночевали в комнате с привидением; оба умерли. Наверное, именно тогда на кедровую спальню легли первые подозрения. А уж после того, как в раннем возрасте скончался другой ее обитатель, о кедровой спальне заговорили как о приносящей несчастье и даже смертельно опасной.

– И как же я рад, что она не принесла несчастья вам.

– Вам тоже не стоит ждать от нее беды; главное – чтобы прислуга проследила за чистотой дымохода. Вы, быть может, хотите осмотреть комнату, прежде чем сядете ужинать?

– Да, очень. Я желал бы свершить то, что ваши соседи называют «un brin de toilette»[94], прежде чем разделю трапезу с моими высокородными кузинами.

– Тогда пусть это действительно будет «un brin», – сказала Лусилла. – И прошу вас, не облачайтесь в смокинг в столь позднее время лишь потому, что мы с Беатрис в вечерних платьях.

– Я не сделаю ничего, что задержит мое появление в вашем обществе более чем на десять минут, – галантно ответил Оскар, – но мне до смерти хочется взглянуть на комнату с привидением.

– Вам не дадут перегореть, – весело произнесла Лусилла, взявшись за колокольчик.

Сколько в ней было жизни, сколько огня! Оскар начал уже задаваться вопросом, а любил ли он когда-нибудь Беатрис – бедняжку Беатрис, что сидит у камина унылая и подавленная, отягощенная тревогой за больного мужа, который, по слухам, пренебрегал своей женой и дурно с ней обращался, пока был здоров. Всем сердцем Оскар жалел ее, но уже не мог ассоциировать эту попираемую мужем женщину с блистательной красавицей из девонширского сада. Теперь блистательная красавица была здесь и звалась иначе – не Беатрис. Лусилла было ее имя. Лусилла озаряла древние сумрачные покои своими яркими, как бриллианты, глазами, солнечными кудрями, белизной плеч. Лусилла, чьего расцвета никто не ожидал; Лусилла, воспоминания о которой сводились для Оскара к косичкам и передничку.

Его проводили в комнату рядом с утренней гостиной – в ту самую комнату, просторную, о трех окнах (одно глядело на сад). Огонь пылал в большом камине с железной решеткой и тонкой росписью на портале, с полками для разогревания пищи – приметами далекого прошлого. Кровать красного дерева имела четыре столбика с желобчатой резьбой, служивших, чтобы держать зеленые шелковые занавеси; ни малейшего сходства между этим ложем и катафалком не наблюдалось. В целом комната, озаренная ярким пламенем (его давала комбинация угля и древесины) да еще и парой свечей на туалетном столике, показалась Оскару уютной и настроила на позитивные мысли. Лакей успел распаковать его саквояж, разместил щетки, расчески и бритвы самым удобным для гостя образом. Оскар живо привел себя в порядок и вернулся к своим кузинам в темно-коричневом сюртуке, черном бархатном жилете, расшитом золотыми нитями, и с полоской черного атласа на шее – аксессуаром беспроигрышным, знакомым нам по ранним портретам Диккенса[95] и графа д’Орсе[96]. Он сам чувствовал, что выглядит совсем недурно, хоть смокинг ему и запретили.

Легкий ужин – почти экспромт – ждал на раскладном столе, придвинутом к камину. Все трое уселись. Лусилла разрезала сноровисто и с апломбом курицу – в те дни от леди ожидали умения владеть кухонным