Неизвестный Андерсен: сказки и истории - Ганс Христиан Андерсен

на Георга, пожелала ему всяческого благополучия и чтоб никогда не мучила его такая головная боль, как у нее. Генерал был в шлафроке, в феске с кисточкой и в русских сапогах с красными голенищами; он трижды прошелся по комнате, погруженный в свои мысли и воспоминания, потом остановился и сказал:

– Стало быть, теперь малыш Георг – взрослый христианин! Будь же порядочным, честным человеком и уважай начальников! Когда-нибудь, в старости, сможешь сказать, что этой мудрости тебя научил генерал!

Столь длинной речи генерал никогда прежде не произносил. Затем он снова замкнулся в себе и выглядел при этом весьма аристократично. Однако ж из всего, что Георг видел и слышал наверху, наиболее отчетливо ему запомнилась маленькая барышня Эмилия – такая она была очаровательная, такая милая, такая воздушная, такая изящная! Если б нарисовать ее, то не иначе как в виде легонького мыльного пузыря. А какое благоухание шло от ее платья, от золотых кудрей – точно от свежераскрывшейся розы. И ведь когда-то он разделил с нею свой хлеб, она ела с большим аппетитом и, откусывая очередной кусочек, всякий раз кивала ему. Помнит ли она об этом? Да, конечно, ведь «на память» об этом и подарила ему красивую книгу. И вот в первое новолуние нового года Георг, запасшись хлебом и монеткой в один скиллинг, вышел на улицу и наугад открыл книгу. Какой же псалом выпал ему? Оказалось, хвалебный и благодарственный. Тогда он открыл книгу в другом месте – посмотреть, что выпадет малышке Эмилии; тут надо было соблюдать осторожность и не открыть ненароком страницы с погребальными псалмами, но, как он ни остерегался, книга все равно открылась на псалмах о смерти и могиле. Нет, разве можно в такое поверить?! Однако вскоре Георг не на шутку испугался: прелестная малышка захворала, и возле дома каждый полдень останавливалась карета доктора.

– Потеряют они ее! – сокрушенно твердила привратникова жена. – Господу ведомо, кого он хочет прибрать!

Но девочка осталась жива, и Георг рисовал картинки и посылал ей. Нарисовал царский дворец, древний московский Кремль, точь-в-точь как настоящий, с башнями и куполами, похожими на огромные, зеленые и позолоченные тыквы, по крайней мере на Георговом рисунке. Малышка Эмилия так обрадовалась, что на той же неделе Георг послал ей еще несколько рисунков – все они изображали здания, и можно было много чего представить себе внутри, за дверьми и окнами. Он нарисовал китайский дом с курантами на всех шестнадцати ярусах; нарисовал два греческих храма со стройными мраморными колоннами и лестницами по всем четырем сторонам; нарисовал норвежскую церковь – сразу видно, что она целиком из бревен, обтесанных, резных и искусно подогнанных друг к другу, каждый ярус имел словно бы подвесные галереи; однако краше всех был нарисованный замок, который Георг назвал «замок Эмилии». Вот где ей пристало жить – он сам придумал этот замок, составив его из самых красивых деталей других построек. Там были резные балки, как в норвежской церкви, и мраморные колонны, как в греческом храме, и куранты на каждом этаже, а на самом верху – купола, зеленые и позолоченные, как в царском Кремле. Настоящий детский замок! А под каждым окошком было написано, для чего предназначен соответствующий зал или комната: «здесь Эмилия спит», «здесь Эмилия танцует», а здесь играет «в гости». Загляденье, а не рисунок, и его вправду рассматривали с большим вниманием.

– Прелестно! – сказал генерал, разумеется, по-французски. Но старый граф – он жил по соседству и был еще знатнее генерала, владел замком и большой усадьбой, – старый граф не сказал ни слова; он слышал, что все это придумал и нарисовал маленький сынишка привратника. Впрочем, не такой уж и маленький, конфирмацию-то прошел. Старый граф смотрел на рисунки и думал о своем.

И вот настал день – пасмурный, сырой, ненастный, но для Георга один из самых светлых и радостных. Профессор в Академии изящных искусств призвал его к себе.

– Послушай, друг мой, – сказал он, – давай-ка побеседуем! Господь щедро наделил тебя талантами и окружил добрыми людьми. Старый граф, что живет на углу, говорил со мною о тебе, видел я и твои рисунки, на них мы пока поставим крест, там много чего надобно исправить! Отныне ты можешь дважды в неделю посещать мои рисовальные классы, чтобы совершенствоваться в рисунке. Я думаю, в тебе больше таланта к архитектуре, чем к живописи, однако у тебя есть время хорошенько все обдумать. А вот старого графа навести сегодня же и благодари Господа, что Он послал тебе этого человека!

Большая усадьба стояла на углу, старинный дом с резными слонами и верблюдами вокруг окон, только вот старый граф превыше всего ценил не старину, а новое время и его блага, где бы они ни обнаруживались – в парадном зале, в подвале или в мансарде.

– По-моему, – сказала привратникова жена, – чем подлинно знатнее человек, тем меньше в нем спеси. Старый-то граф вон какой приятный да обходительный! И говорит, право слово, как мы с тобой! Не то что генеральское семейство. Георг вчера просто обомлел – так его восхитило графское гостеприимство, а нынче я сама говорила с этим могущественным человеком и тоже осталась от него без души. Хорошо все-таки, что мы не отдали Георга в ученье к ремесленнику. У мальчика талант!

– Но таланту нужна помощь со стороны! – заметил отец.

– И он ее получил, – отвечала мать. – Граф так и сказал, четко и ясно.

– Наверняка тут не обошлось без генеральского семейства, – сказал отец. – Надо их непременно поблагодарить.

– Отчего ж не поблагодарить, – отвечала мать, – только, по-моему, их благодарить особо не за что, я поблагодарю Господа Бога, в том числе и за выздоровление малышки Эмилии!

Девочка шла на поправку, и Георг делал успехи, за один год он получил сперва малую серебряную медаль, а потом и большую.

* * *

– Лучше бы ему пойти в ученье к ремесленнику! – в слезах твердила жена привратника. – Тогда бы он остался при нас. Зачем ему ехать в Рим? Больше я его никогда не увижу, даже если он и вернется, только ведь он не вернется, милый мой сыночек!

– Да это же его счастье и почет! – воскликнул отец.

– Вот спасибо тебе, дружок! Болтаешь совсем не то, что думаешь! По правде-то на душе у тебя печаль, как и у меня.

Да, они печалились, потому что сынок их уезжал на чужбину. Большая удача для молодого человека, говорил народ.

Георг зашел попрощаться и к генеральскому семейству. Генеральша из своих комнат не вышла, ее опять мучила головная боль. Генерал на прощание рассказал свою единственную историю, повторил, что сам сказал принцу и