Лицом вниз. Антология греческой прозы XIX века - Александрос Пападиамандис

и добивается значительных успехов, но, как отмечают его биографы, отказывается от оперной карьеры из-за тяжелого характера. Вутирас был сложным и неуправляемым подростком, хрупкий белокурый юноша знал не понаслышке ночную жизнь Пирея, уличные бродяги и сомнительные личности, с которыми он общался, заполнили впоследствии страницы его книг. В 1903 году Вутирас женится на красавице Беттине Фекси. В 1905 году обанкротившийся отец Вутираса кончает жизнь самоубийством. Писатель тяжело переживает смерть отца. Он пытается возродить его дело, но терпит неудачу, впадает в нищету и начинает зарабатывать на жизнь поденным литературным трудом, сотрудничая с афинскими и александрийскими печатными изданиями.

Именно в Александрии к нему приходит литературная слава. В Афинах Вутирас становится известным только после 1920 года.

Первые рассказы Вутирас публикует на кафаревусе, затем переходит на димотику. Он признанный мастер короткой формы. Его первые рассказы были написаны в начале XX века, и вплоть до своей смерти он был очень плодовитым писателем. Обычно Вутираса называют основоположником реализма в Греции, но это только показывает относительность и зыбкость самого термина «реализм». Достаточно перечитать любой его рассказ, чтобы ощутить значимость метафизического плана, утопии и сатиры в его рассказах. Поток сознания, внутренний монолог, кинематографический монтаж, перебивки повествования — неотъемлемые черты его письма.

В произведениях Вутираса описывается быт и психология бедных людей, маргиналов, которые не в силах поменять свою жизнь и не способны стать частью общества. Вутираса часто называют «греческим Максимом Горьким», имея в виду атмосферу ранних рассказов Горького, но кажется, что это весьма поверхностное сопоставление. Так или иначе, данный вопрос заслуживает отдельного рассмотрения.

Очевидно, что для Вутираса на протяжении всей его жизни в высшей степени было характерно ощущение социальной несправедливости. Это чувство находит выражение в его литературном творчестве не в социологических или политических построениях, а фактически в богоборчестве, часто в прямом диалоге с Богом и обвинении его в несправедливости. При этом, как кажется, сам Вутирас не включает себя в категорию обиженных — он стремится постоять за «униженных и оскорбленных».

Фантазия Вутираса и его изобретательность рассказчика поразительны. Отличительными чертами многих его произведений являются элементы фантастики, мистики и сатиры. Так, в свое сатирическое повествование «В аду» Вутирас, кажется, ухитрился включить всех своих знакомых. Воспроизводя структуру дантовского ада, он включает в один из кругов даже собственную жену и близких родственников.

На протяжении всей своей жизни Вутирас много писал. Он издал больше двадцати сборников рассказов. Кроме того, многие его рассказы публиковались в журналах и газетах, но никогда не были собраны в отдельные книги. Также неизвестно, сколько его рассказов остались неизданными.

Писатель всю свою жизнь прожил в Пирее, пережил там оккупацию, во время которой вел дневник. Впоследствии он был опубликован. Писатель никогда не присоединялся ни к какой политической партии, но неизбежно поддерживал левые идеи. Последние его годы прошли в бедности. Почетная стипендия, присужденная за литературные заслуги мэрией Пирея, перестала ему выплачиваться после гражданской войны — очевидно, в связи с его левыми взглядами. Перед смертью его дважды не выбирали в члены Афинской академии.

Вутирас умер в 1958 году. На следующий день после его смерти выдающийся греческий поэт Костас Варналис написал: «Глыба таланта, труда и непоколебимой нравственности. Глыба, укорененная в греческой жизни. Безупречный и несгибаемый — в его любви и ненависти, в его страсти и слабости».

Рассказ «Парарлама» («Παράρλαμα»), представленный в этом сборнике, был впервые опубликован в 1920-х годах (точный год неизвестен). В название вынесено несуществующее слово, придуманное героем. При этом обращает на себя внимание постановка ударения на предпоследнем слоге, которая противоречит правилам греческой акцентологии и создает дополнительный эффект остраненности.

Услышав библейскую историю о загадочных огненных словах, начертанных на стене невидимой рукой во время пира вавилонского царя Валтасара и предрекающих его гибель, Фарма, герой повествования, чувствующий себя отщепенцем (и им в полной мере являющийся), пишет это странное слово на стене и с неописуемым злорадством наслаждается растущим ужасом окружающих. Рассказ «Парарлама» вошел во все школьные хрестоматии, но не стал от этого понятнее.

Прежде всего, говоря о чувстве социальной несправедливости, угнетаемый здесь выглядит куда страшнее угнетателей, о которых автор ничего нам не сообщает. Собственно, Фарма ненавидит всех. По словам автора, «Единственное чувство, которое осталось в его потухшем и опустошенном от других чувств теле, была ненависть, подобная змее, что живет в заброшенном доме». И это действительно очень страшно.

Ужас, который испытывает хозяин, связан с чувством двойной неизвестности — непонятно, кто пишет слово «парарлама» и непонятно, что оно означает. Несмотря на то что читателю известно, кто пишет странное слово на стене, пугающий эффект распространяется отчасти и на него самого, последнее объясняется рядом факторов. Слово «парарлама» («παραρλάμα») созвучно со словом «паралирима» («παραλήρημα»), означающим «бред». В завораживающем звучании этого слова присутствует и элемент словесной магии (вспомним эксперименты Велимира Хлебникова), и сюрреалистический эффект раскованного сознания, и пример зауми (что перекликается с семантикой слова «бред»), которая становится столь популярной в России в 1920-е годы. Важно, что здесь мы имеем дело с архетипическим воспроизведением библейской ситуации — вавилонский царь, очевидно, умирает именно от ужаса неизвестности, от ощущения своей обреченности. Хозяин Фармы не умирает в конце (хотя такая развязка и не исключена). Но по-настоящему пугающим выглядит смех Фармы в завершение рассказа. Именно выглядит, поскольку это смех беззвучный.

Ф. А. Елоева, А. М. Резникова

Михаил Мицакис

Самоубийца

В тот день, совсем как сегодня, я по каким-то делам оказался в Патрах. Приехал утром и остановился, как обычно, в гостинице Grande Bretagne в одной из комнат на третьем этаже с видом на гору Варасова и порт. Оставив в комнате чемодан, я вышел на улицу и первым делом заглянул в префектуру, где служил секретарем мой друг Христакис Паламас: такой уж, видно, выпал ему жребий — провести всю свою жизнь в префектуре Патр, сначала секретарем, а затем директором или даже префектом. Мы немного поболтали, и он вернулся к своим бумагам и документам, а я отправился к Крепости, — побродить по близлежащим улочкам, живописным закоулкам и диковинным кварталам. И пока, стоя на холме, я любовался потрясающим видом на изумрудного цвета Коринфский залив, на красноватые, опаленные солнцем склоны гор и безбрежное море, наступил полдень, и мне пришлось спуститься в Меркато[67], чтобы спрятаться от жары в одной из бакалейных лавок и перекусить, разглядывая необычную площадь, узкую и прямоугольную, с фонтаном в центре, откуда мальчик-прислужка черпал жестянкой воду; площадь была полна кричащих продавцов, слоняющихся покупателей