Ларк-Райз - Флора Томпсон

Обращение с ними, как правило, было хорошее, особенно по части кормежки; но в конце года парни были рады вернуться домой из чужих краев, ведь поначалу они едва понимали тамошнюю речь.

При «ярмарочном найме» сельскохозяйственные работники стояли отдельными группами, в соответствии со своим ремеслом: пастухи с посохами, возчики с кнутами и пучками конского волоса на шапках, служанки, полагавшиеся на то, что их профессию распознают по принадлежности к женскому полу. Молодых парней, еще не ставших мастерами в своем деле, было легко отличить по их юности и простодушным, удивленным лицам. С помощью «ярмарочного найма» места себе подыскивала фермерская прислуга низшего разряда. Ни одна из ларк-райзских девушек не являлась с этой целью на ярмарку.

Сквайр из Поместья, которого именовали «нашим сквайром» – не из особой привязанности или почтения, а чтобы отличать его от более богатого и влиятельного сквайра из соседнего прихода, – был в то время не женат, хотя уже не так молод, и имением до сих пор управляла его мать, «леди из Поместья». Два-три раза в год эта высокая, надменная и все еще красивая пожилая дама в длинном, струящемся бледно-сером шелковом пальто и маленьком, плотно облегавшем голову черном капоре, с двумя крошечными кинг-чарлз-спаниелями на поводке, посещала школу, чтобы посмотреть работы рукодельниц.

Любой из родившихся в нынешнем столетии навряд ли сможет представить себе всю гордость и спесь этой мелкой деревенской знати восьмидесятых годов. Насколько было известно, Брэйсуэллы не состояли в родстве ни с одной аристократической фамилией; земли у них было мало, они содержали совсем небольшой штат прислуги и, как говорили в селе и деревне, были «бедны как церковные мыши». Однако в силу того, что по рождению эти люди принадлежали к определенной касте и обитали в «богатом доме», они ожидали, что будут царствовать над своими более бедными соседями, а те – проявлять к ним должное почтение, как к членам королевской семьи. Как и члены королевской семьи, они умели быть очаровательными с теми, кто им нравился. А те, кто не нравился, должны были остерегаться их.

Многие обитатели коттеджей все еще подыгрывали им; женщины, когда проезжала их карета, склонялись до земли и в их присутствии говорили благоговейным тоном. Другие, сознавая свою независимость (ибо никто из жителей Ларк-Райза не работал на земле Брэйсуэллов и не жил в их коттеджах) и вдохнув новый свободный воздух демократии, который тогда начал проникать даже в такие отдаленные места, имели обыкновение смеяться над их претензиями. Говорили:

– Нам ничего от них не надо, и, коль так, то и мы не должны ничего у них брать. Пусть эта старушенция не шныряет здесь, вынюхивая, сколько ложек мы кладем в чай, а сидит у себя дома и следит, как бы у нее самой не свистнули чайницу.

Миссис Брэйсуэлл о подобных речах и не догадывалась, иначе, вероятно, решила бы, что миру – ее миру – скоро наступит конец. Так оно и было. В детстве, пришедшемся на эпоху Регентства, ее учили, что у нее есть определенные обязанности по отношению к обитателям коттеджей, в которые входило порицание их расточительных привычек. А также благотворительные пожертвования. Миссис Брэйсуэлл проявляла щедрость, несоизмеримую с ее скромными средствами: содержала двух старушек-пенсионерок, зимой раздавала суп тем, кого называла «достойными бедняками», и каждое Рождество приглашала учеников школы на чаепитие и представление с «волшебным фонарем».

Между тем старые слуги в ее доме и поместье уже умерли или были отправлены на пенсию, а новых Брэйсуэллы не нанимали. К середине восьмидесятых годов в огромной людской, где раньше пировала многочисленная прислуга, за стол садились лишь кухарка и горничная. Между каменными плитами конного двора, где целые поколения конюхов и кучеров холили гунтеров и упряжных лошадей, теперь росла трава, а единственная старая кобыла, которую запрягали в коляску, когда хозяйка наносила визиты, по очереди таскала косилку и даже плуг.

Беднея, миссис Брэйсуэлл становилась все более гордой, повелительной и ядовитой, и, когда она являлась в школу, девочки дрожали от страха, особенно Лора, которая знала, что этот орлиный взор никогда не пропустит ее шитье без суровой критики. Пожилая леди медленно шествовала по классу, рассматривая каждую вещь и восклицая, что шитье из рук вон плохое и она не знает, куда катится мир. Стежки были слишком большими, изнаночная сторона обработана хуже лицевой, петли обметаны отвратительно, ленты пришиты косо, а тамбурный шов выглядит так, будто по ткани прополз паук. Но когда она пришла проинспектировать изделие одной из обладательниц призов, лицо ее просияло.

– Как аккуратно! Какая тонкая работа! – похвалила она и продемонстрировала образцовое рукоделие всему классу.

Учительница, благоговея, как и дети, поддерживала знатную леди под локоток, но старалась казаться непринужденной. Мисс Холмс в свое время обращалась к миссис Брэйсуэлл «мэм» и, открывая перед ней дверь, делала легкий реверанс. Ее преемницы называли помещицу «миссис Брэйсуэлл», но не очень часто и довольно неуверенно.

Тогда положение сельской школьной учительницы в социальном отношении было весьма неопределенным. Возможно, в некоторых местах оно и по-прежнему таково, поскольку не так давно президент Женского института писала: «Мы очень демократичны. Наш комитет состоит из трех леди, трех женщин и сельской школьной учительницы». Та учительница, хоть и не была ни леди, ни женщиной, все же вошла в комитет. В восьмидесятые годы девятнадцатого века школьная учительница была явлением настолько новым, что жена священника, оказавшись перед настоящей дилеммой, говорила:

– Я бы хотела позвать мисс Такую-то на чай; но куда ее приглашать – на кухню или в столовую?

Мисс Холмс самостоятельно разрешила эту проблему, когда обручилась с садовником сквайра. Мисс Шеперд была более амбициозна в социальном плане. Действительно, сколь бы демократичной она ни была в теории, на практике эта милая особа была не чужда снобизма. Она добивалась внимания избранных, хотя обычно заявляла, что избранные – это лучшие представители общества. Она считала возможным напрашиваться на чай в дом священника и потом судачить об этом, а когда девушка из бедной, но аристократической местной семьи пошла в учительницы музыки, мисс Шеперд тут же вздумала учиться играть на скрипке.

Однажды Лоре посчастливилось стать свидетельницей забавного маленького проявления этой слабости мисс Шеперд. Школьников пригласили на праздничный обед в Поместье, дети собрались в школе, а потом их парами повели через сад к задней двери. Другие гости – викарий, вдова доктора и дочери богатого фермера, – которые должны были пить чай в гостиной, пока дети пировали в людской, направились к парадной двери.

Так вот, мисс Холмс всегда шла вместе со своими учениками, пила