В Кэндлфорд! - Флора Джейн Томпсон

в прошлом выполнило свое назначение. Оно не могло устоять в меняющемся мире, где то, что прежде делали люди, теперь выполняли машины, а то, что раньше являлось роскошью, доступной единицам, стало необходимостью для многих; однако в конце существования оно имело свои положительные стороны, и не все в нем было достойно презрения.

Вдоль одной стороны большого продолговатого лужка, давшего название селу, проходила дорога в Кэндлфорд – приятный двухмильный отрезок пути с тротуаром для пешеходов под тенистой буковой аллеей. Лавки, дома и стены садов, обращенные на дорогу и лужок, располагались довольно близко друг к другу, образуя одностороннюю улицу. Это место именовалось «самолучшей стороной лужка», и многие тамошние жители жаловались, что почтовое отделение расположено на противоположной, более тихой стороне, «далеко от дороги и неудобно». Ту сторону лужка, которая примыкала к почте, называли «скучной», но мисс Лэйн ее таковой не считала, поскольку из ее окон открывался прекрасный вид на оживленную улицу и все, что там происходило.

На второй, более тихой, улице размещались только почта, кузница и еще один высокий старый георгианский фермерский дом из красного кирпича, в котором, судя по его размерам и облику, некогда, видимо, обитали важные люди, а теперь лишь старый пастух с женой занимали один его угол. На окнах их комнат висели белые кружевные занавески и стояли горшки с цветами; длинные ряды других окон смотрели на лужайку пустыми глазницами. Ходили слухи, что несколько раз в год по ночам можно увидеть за окнами верхнего этажа бегущие призрачные огоньки, ибо считалось, что в доме водятся привидения: так в то время думали обо всех нежилых или полужилых больших строениях. Но старый пастух Джоллиф и его жена смеялись над этими россказнями и заявляли, что им слишком уютно зимними ночами в своих комнатах, чтобы искать привидений на чердаках.

– Нам и так неплохо живется, – говорил пастух, – три отличные комнаты безо всякой платы, да молоко, да картофель; не такие мы дураки, чтобы рыскать тут в поисках того, что может нас погубить!

Между этими немногочисленными зданиями на тихой стороне лужка располагались сенной двор, фруктовый сад и окружавшие его стены с нависавшими над ними сиренью, ракитником и плодовыми деревьями. Зеленая листва, золотистая или коричневатая солома островерхих стогов, а также краски и звуки фермы и кузницы придавали этой стороне лужка деревенский вид, возмущавший кое-кого из самых предприимчивых обитателей этого места. Они заявляли, что землю, занятую садами и огородами, необходимо застроить. Там как раз есть местечко для новой баптистской часовни и ряда хороших лавок, которые поспособствуют развитию торговли и побудят людей тут строиться. Но «скучной стороне» лужка еще несколько лет суждено было сохранять прежний вид. Типично деревенские звуки – петушиное пение, мычание коров и звон наковальни – смешивались с граммофонными мелодиями и автомобильными гудками, а потом фермерский дом снесли, скот перегнали на дальнее поле, кузница же уступила место современному автосервису с бензоколонкой и рекламными щитами.

Эти две улицы практически и составляли все село; кроме них на одном краю лужка стояли церковь и дом священника, прятавшиеся среди деревьев, из-за которых виднелась лишь церковная башня, а на другом краю – вместительный старый трактир, который знавал бойкие времена, а ныне, после длительного упадка, начал именовать себя гостиницей. В полях располагались коттеджи батраков, и группка таких коттеджей, именуемая «Голодным концом», находилась сразу за селом, у дальней его окраины, а на дороге в Кэндлфорд недавно появился новый поселок, но все эти дома с почты видны не были.

Между двумя улицами располагался собственно лужок, где росли ромашки и одуванчики, пасся осел, играла детвора и стояли две скамейки без спинок, на которых грелись под солнышком старики, а в дождливую погоду было пустынно, если не считать редких прохожих, пересекавших его в разных направлениях с зонтами и письмами в руках.

Улица, на которой находились лавки, была излюбленным местом прогулок и встреч, однако несколько дней в году в центр внимания попадал сам лужок, и главным из них было утро первой субботы января, когда перед старым трактиром собирались члены охотничьего клуба. Всадники в алом осаживали лошадей, чтобы дотянуться до прощального кубка[32], леди в облегающих амазонках с длинными развевающимися подолами оборачивались в дамских седлах и махали хлыстиками своим друзьям или съезжались группками, чтобы посплетничать, их лошади пятились назад или переступали копытами, а теснящаяся свора гончих, заслышав псаря, которого в тех краях называли выжлятником, начинала дружно вилять белыми хвостами. Если одна из собак случайно отбивалась хоть на ярд, псарь окликал ее по имени: «Эй, Минни (Пестрый, Цветик, Трубач)!», и животное, с преданной любовью заглядывая ему в лицо, покорно возвращалось на место, что всегда изумляло Лору, ведь спустя всего несколько часов тот же самый пес уже мог разрывать на части живое существо.

Но о лисах там мало кто думал, разве что надеялись, что первая же нора принесет удачу и охота окажется успешной.

Посмотреть на охотников собиралась вся округа. Обочины обеих улиц были заставлены запряженными пони маленькими плетеными дрожками, в которых сидели пожилые леди в мехах, двуколками-«гувернантками» с няньками и детьми, фермерскими телегами с воткнутыми в кучу навоза вилами, мясницкими, бакалейными и пекарскими повозками с наклоненными белыми кузовами, тележками с ослами, в которых сидели краснолицые лоточники, хрипло оравшие и вскакивавшие с мест, чтобы лучше видеть происходящее. Мэтью очень забавляло, что в день собрания охотничьего клуба у всех непременно отыскивались дела поблизости.

На самом лужке толкались, протискиваясь вперед, чтобы ничего не упустить, учительницы, викарии, джентльмены в бриджах, гетрах и с ясеневыми тростями, босяки в рваных пальто и кашне, нарядно одетые девицы из Кэндлфорда и местные жительницы в белых фартуках и с младенцами на руках, в то время как дети постарше носились туда-сюда с криками: «Ату! Ату!», лишь чудом избегая лошадиных копыт.

Каждый год, как только охотничий клуб оказывался в сборе, Мэтью вешал кожаный фартук на гвоздь, надевал свой лучший, не считая выходного костюма, пиджак и говорил, что должен ненадолго заглянуть на лужок, поскольку сквайр, или сэр Остин, или мастер Рэмсботтом из Пилвери якобы просил его проверить копыта своей кобылы. Однако подмастерья обязаны были продолжать работу и «ртов не разевать», небось не раз уж видали и коней, и наездников, хотя, как поглядишь, можно решить, будто одно от другого не отличат.

Как только он скрывался, подмастерья бросали наковальню, инструменты, кузницу и огонь на произвол судьбы и спешили на небольшой холмик в нескольких ярдах от двери кузницы, где стояли, тесно прижавшись друг к другу, а разлохмаченные кожаные