Даниэль Друскат - Гельмут Заковский

«Через пятнадцать минут они будут готовы поставить подписи. Все, и Штефан тоже. Они будут ждать вас в замке, вам надо поторопиться».

«Вам? — спросил Гомолла. — Вас? А ты? Они ждут нас?!»

«Нет, — со злостью отозвался Друскат. — Ты же не думаешь всерьез, что я появлюсь перед этой шарагой в таком виде».

«После такого падения», — уточнил Гомолла.

«Да, — сказал Друскат, — я не расположен».

Он потребовал шнапса.

Анна поспешно налила рюмку, он залпом осушил ее, слегка застонал, словно от наслаждения, весельчака корчил, правда-правда, бодрячка, и шваркнул рюмку на стол.

«Дело сделано, Густав, я же тебе говорил, что справлюсь с этими собаками, причем совсем один. Я заслужил еще рюмочку. Будь добра, Анна!»

«Может, объяснишь, что это значит? — спросил Гомолла. — Ты не желаешь присутствовать при подписании, хочешь лишить себя триумфа только потому, что налетел в темноте на столб?»

«Да, — сказал Друскат и осушил вторую рюмку. — И мне нужно заявить еще кое-что. Я поговорил с этими людьми. Всем известно, они в Хорбеке самые зажиточные хозяева и лучший из них Штефан, он хозяин образцовый. Наш лозунг — лучших в руководство. Поэтому я откажусь от председательства в пользу Штефана».

«Ты не имел права решать без партгруппы, — холодно заметил Гомолла. — Этот прощелыга — и начальник?..»

«Товарищи с него глаз не спустят», — как бы невзначай обронил Друскат и потребовал еще шнапса. Анна хотела было налить, но Гомолла выхватил бутылку.

«Присколяйт проследит, — сказал Друскат и рукой показал на каждого в отдельности, — и ты, и ты, и ты тоже. Партия не пострадает, если я исчезну из Хорбека».

«Как? — Гомолла склонил голову к плечу, словно недослышал. — Еще одна новость?»

В этот момент в беседу вмешалась Анна Прайбиш. Она шагнула к Гомолле, и взгляд ее не сулил ничего доброго. Отобрав у него бутылку со шнапсом, Анна налила Друскату и цыкнула, чтоб он сел, потом налила остальным. Все снова расселись по местам. Один Гомолла остался посреди комнаты.

«Послушай, Анна, — сказал он. — Комната твоя, и все-таки придется тебе исчезнуть, причем сию минуту».

Старуха послушно кивнула. Уже взявшись за ручку двери, она повернулась к Гомолле:

«Что же, в добрый час, Густав», — и с этими словами захлопнула за собой дверь.

«Итак, ты намерен исчезнуть из Хорбека? — спросил Гомолла, вплотную подойдя к Даниэлю. Тот сидел на стуле ссутулясь, с поникшей головой, зажав сплетенные руки между колен. — Кто-нибудь требует этого от тебя? — Гомолла повысил голос: — Посмотри мне в глаза, парень! Меня не одурачишь... Я хочу знать, кто этого требует!»

Даниэль поднял голову. Гомолла заглянул в обезображенное лицо. Парня жестоко избили. Гомолла в этом не сомневался; в падение никто не верил.

«Неужели я не могу хоть раз потребовать чего-то сам? — сказал Друскат. — Я работал там, куда меня поставили, легких дорог не выбирал. Я пытался делать свое дело как можно лучше, никто не может сказать, что я себя жалел, и все равно не было нам в Хорбеке удачи. Теперь же в кооператив идут лучшие крестьяне, поздновато немного, согласен, но я их знаю и вы тоже, им захочется доказать, что они способны на большее, чем все мы, вместе взятые. Что ж, дайте им попробовать, это пойдет на пользу всем, — работать будет проще.

Мне тоже хочется, чтобы в кои-то веки стало полегче. Я никогда не говорил, но моя жена очень больна... Освободите меня от должности. А под Штефаном я работать не смогу... В Альтенштайне есть свободная хибара, там нужны люди — трактористы, скотники, я возьмусь за любую работу, за любую, но мне необходимо уехать. Густав, мне нужно время для жены».

Высказав все это нерешительно и тихо, увидев, как мужики вопросительно переглянулись, пожали плечами, развели руками, заметив недоверчивость в глазах Гомоллы, Друскат почти с отчаянием воскликнул:

«Неужели ни один человек не способен войти в мое положение?»

Все напряженно ждали, как решит Гомолла. Тот бесконечно долго расхаживал по комнате, потом вдруг остановился. Посмотрел на Друската.

«Ступай домой, — наконец проговорил он и чуть ли не с угрозой добавил: — Заботься о жене!»

Позже они — Гомолла и комитетчики — получили в Хорбекском замке подписи. Гомолла был мрачен, победа не радовала, его мучили угрызения совести.

Штефан-то вроде тоже слегка потрепан, вроде и лицо побито? Гомолла удержался от вопроса, но не ощутил никакого удовлетворения, когда Присколяйт сердечно поздравлял крестьян с вступлением в кооператив. И надо же — вот и пойми людей! — теперь этим пролазам приспичило веселиться; они и Гомоллу пригласили на круговую чарку. Он отказался и сердито позвал своего шофера.

9. От липы до деревни не больше пятнадцати минут ходу, но путь показался Гомолле долгим, мысли его прошли сквозь годы, он размышлял о других и о себе, шагая в этот знойный день со Штефаном через поля.

За поворотом дороги, у первых домов, он увидел женщину. Это была Хильда Штефан. Она нетерпеливо ходила взад-вперед возле белого автомобиля. «Располнела чуток, — подумал Гомолла, — и ничего себе, ей идет. Темные очки, смотри-ка! Давно ли спасалась от солнца, надвинув на лоб головной платок, а нынче не отстает от моды или, может, не хочет, чтобы замечали морщинки, когда она жмурится от яркого света. Платье без рукавов — почему бы и нет в такую жарищу? И руки, и плечи — прямо залюбуешься... Ах ты черт! Под блузкой-то у нее тоже кое-что есть. Кто бы мог подумать, что так похорошеет... Прежде чувствовалась в ней какая-то угловатость, а теперь прямо руки чешутся, так и хочется... Вот тебе и доказательство, что любовь тоже меняет человека. И чем бы влюбленные друг с другом ни занимались, любовь явно самый приятный способ общения с окружающим миром».

— Здравствуй, Хильдхен, — усмехнулся Гомолла и облизал пересохшие губы.

Хильда рассеянно ответила на его приветствие, она и не подозревала, какие мысли занимали Гомоллу в этот момент. Она слишком долго ждала, и теперь ей не терпелось поделиться новостями.

— Подумать только, эти из уголовной полиции, или как их там...

— Товарищи из прокуратуры, — подсказал Гомолла.

— Ну да, — сказала Хильда, — короче говоря, они заходили к Присколяйту, всего минут пятнадцать назад, а вы тем временем рассиживались там наверху, в тени